Метро 2034 - Дмитрий Глуховский

Он развернулся, оттолкнул остолбеневшего Гомера, двинулся квыходу. Но последние слова, брошенные им, гарпуном вгрызлись в Мельника,потащили его следом за бригадиром.

— Стой! Возьми жетон! — Он суетливо зашарил под кителем ипротянул застывшему Хантеру ничем не примечательную бляху. — Я… разрешаю.

Бригадир сгреб жетон из его костлявой ладони, сунул вкарман, молча кивнул, наведя на Мельника долгий немигающий взгляд.

— Возвращайся, — проговорил тот. — Я устал.

— А я наоборот… полон сил, — кашлянул Хантер.

И сгинул.

* * *

Саша долго не отваживалась позвонить еще раз: незачемдосаждать страже Изумрудного Города. Они уже наверняка слышали ее, а может, ужеи успели как следует ее разглядеть. И если до сих пор не открыли вросшую вземлю дверь, то только потому, что совещаются, не зная, впускать ли чужака,угадавшего пароль.

Что она им скажет, когда ворота все-таки распахнутся?

Будет говорить об эпидемии, которая бушует на Тульской?Захотят ли они вмешаться? Рискнут ли? А вдруг они все, точно как Леонид, умеютвидеть человека насквозь? Может быть, сразу рассказать им и о лихорадке,которая поразила саму Сашу? Признаться другим в том, в чем она до сих пор нерешалась признаться даже себе…

Да сможет ли Саша вообще их тронуть? Ведь если они уже давноодержали верх над страшной болезнью, почему не вмешаются, почему не отправят наТульскую гонца с лекарством? Просто из страха перед обычными людьми? Или изнадежды, что мор уничтожит их? Не они ли сами направили болезнь в большоеметро?

Нет! Как она могла так подумать! Леонид говорил, что жителиИзумрудного Города справедливы и человеколюбивы. Что они не казнят и даже нелишают свободы. И что среди той бесконечной красоты, которой они себя окружили,никто не осмеливается даже замыслить преступление.

Почему же тогда они не спасут обреченных? Почему не отопрутей дверь?!

Саша позвонила еще. И еще.

За стальной стеной было так глухо, будто она была обманкой иничего, кроме тысяч тонн каменистой земли, не скрывала.

— Они тебе не откроют.

Саша резко обернулась. Шагах в десяти от нее стоял музыкант— скособоченный, растрепанный, печальный.

— Тогда попробуй ты! Может быть, они тебя простили? —непонимающе взглянула на него Саша. — Ты ведь за этим пришел?

— Некому прощать. Там пусто.

— Но ты ведь говорил…

— Я соврал. Это не вход в Изумрудный Город.

— А где же?..

— Не знаю. И никто не знает. — Он развел руками.

— Но как же тебя везде пропускали? Разве ты не наблюдатель…Ты же… И на Кольце, и у красных… Ты меня сейчас обманываешь, да? Проболтался оГороде и теперь жалеешь! — Она жалко, ищуще старалась заглянуть ему в глаза,найти там подтверждение своих догадок.

— Я сам всегда мечтал туда попасть. — Леонид упрямо смотрелв землю. — Искал его много лет. Собирал слухи, читал старые книги. Только наэто место приходил раз сто, наверное. Нашел этот звонок… Трезвонил в него суткинапролет. Все зря.

— Зачем ты меня обманул?! — Она пошла прямо на него; ееправая рука, ожив, сама скользнула за ножом. — Что я тебе сделала? За что тытак?!

— Я хотел тебя у них похитить. — Заметив оружие, музыкантотчего-то растерялся и вместо того, чтобы бежать, уселся на рельсы. — Думал,что если останусь с тобой наедине…

— А зачем вернулся?!

— Сложно сказать. — Он покорно глядел на нее снизу вверх. —Наверное, я понял, что переступил какую-то черту. Когда отправил тебя сюда…Остался один и задумался… Душа ведь не бывает черной от рождения. Сначала онапрозрачная, а темнеет постепенно, пятнышко за пятнышком, каждый раз, когда тыпрощаешь себе зло, находишь ему оправдание, говоришь себе, что это всего лишьигра. Но в какой-то момент черного становится больше. Редко кто умеет почувствоватьэтот момент, изнутри его не видно. А я вдруг понял, что вот именно здесь исейчас я и переступаю грань, и потом уже стану другим. Навсегда. И пришелсознаться. Именно потому, что ты не заслужила.

— Но почему тебя тогда все так боятся? Почему заискивают?..

— Не меня, — вздохнул Леонид. — Папашу.

— Что?

— Фамилия «Москвин» тебе ни о чем не говорит?

— Нет. — Саша отрицательно покачала головой.

— Тогда ты, наверное, одна на все метро такая, — невеселоусмехнулся музыкант. — В общем, папа — большой начальник. Начальник всейКрасной Линии. Паспорт выправил мне дипломатический. Вот и пропускают. Фамилияредкая, связываться никто не рискует. Только если по незнанию.

— И что же ты… — Саша отодвинулась, недобро смотрела нанего. — Наблюдаешь? Тебя за этим отправили?

— От меня избавились. Папаша понял, что человека из меня несделать, и плюнул. Вот, позорю его фамилию потихоньку, — скривился Леонид.

— Ты с ним поссорился? — девушка прищурилась.

— Как можно поссориться с товарищем Москвиным? Он жепамятник! Меня отлучили и прокляли. Я, видишь ли, с детства был юродивым. Все ккартинкам тянулся красивым, к роялю, к книжкам. Мама испортила, хотела девочку.Отец спохватился, пробовал привить мне любовь к огнестрельному оружию ипартийным интригам, а поздно. Мать приучала к флейте, отец отучал от нееремнем. Профессора, который со мной занимался, сослал, приставил политрука. Всезря. Я уже успел прогнить. Не нравилась мне Красная Линия, казалась слишкомсерой. Хотел яркой жизни, хотел музыкой заниматься, картины писать. Папаша менякак-то отправил мозаику скалывать, в воспитательных целях. Чтобы я знал, чтоизящное тленно. И я сколол, чтобы не выпороли. Но пока разбивал ее, всю вдеталях запомнил и сейчас сам такую смог бы выложить. А отца с тех порненавижу.

— Так нельзя про него говорить! — возмутилась Саша.

— Мне — можно, — улыбнулся музыкант. — Вот остальных за эторасстреливают. А с Изумрудным Городом… Мне про него мой профессор рассказывал,шепотом, когда я еще маленьким был. И я решил, что обязательно разыщу вход,когда вырасту. Что должно быть на свете место, где то, ради чего я живу, имеетсмысл. Где все живут ради этого. Где я буду не никчемным мелким ублюдком, и непринцем-белоручкой, и не наследным Дракулой, а равным среди равных.