Белый, белый день... - Александр Мишарин

– Значит, с первого числа прекращаем работы! Простой – минимум семь месяцев. Наши убытки около четырнадцати миллионов долларов. Так?

– Так, – чуть тише ответил Саяпин.

– Дальше… Приобретение оборудования – около восемнадцати миллионов. Уже тридцать четыре… Так?

– Да, да, так, – чуть нетерпеливо ответил Геннадий Васильевич. – Поставщики оборудования могут немного скостить нам, как постоянным партнерам.

– Сколько?

– Миллион-два долларов!

– Так миллион, – повысил голос Корсаков, – или – два?

Саяпин не ответил.

– Легко бросаетесь миллионами долларов, – неожиданно вставил реплику сидевший на краю стула Блажнин.

– Дальше… – еще повысил голос Корсаков. – Установка нового оборудования, наладка, то да се – еще четыре-пять месяцев. Вычитаем еще около десяти миллионов.

– Получается почти тридцать пять миллионов долларов, – качая головой, подтверждал Яков Николаевич.

– Но это все окупит дальнейший период эксплуатации! Не меньше восьми лет. Тем более эффективность нового оборудования чуть не в полтора раза выше! – Геннадий Васильевич даже вскочил и снова потянулся к бумагам, лежавшим перед Корсаковым.

– Сядьте! – негромко, но грозно произнес Сергей Александрович.

В кабинете повисло молчание.

Корсаков снял очки и бросил их перед собой на стол… Он не смотрел ни на Саяпина, ни на Блажнина. Его взгляд был устремлен внутрь себя.

Блажнин и Саяпин молча переглянулись. Они знали эту манеру руководителя уходить в себя. Значит, решение уже есть… – А в эти короткие минуты президент еще и еще раз перепроверяет себя.

– В сентябре… – еле слышно произнес Сергей Александрович.

Он сказал эти слова только самому себе. Оба его зама напряглись и чуть подались вперед – к Корсакову.

Он поднял глаза и словно впервые обнаружил их в своем кабинете.

Корсаков начал медленно, чуть скрипучим голосом, но внутренне уверенно – как само собой разумеющееся.

– До тринадцатого сентября мы ведем подрывы на старом оборудовании. Запасов нефти на это время там хватит. Значит, за эти семь с половиной месяцев мы выдаем на-гора продукцию, получаем свои четырнадцать миллионов долларов, а может, и больше. Потому что мы вырабатываем до дна старое месторождение.

– Только бы повезло… – сложил руки, словно молясь, Блажнин.

– «Ищущий – да обрящет», – громко и сильно сказал Корсаков и, резко повернувшись к Саяпину, приказал: – Завтра же вылетайте в Германию, как можно быстрее подписывайте бумаги на новое оборудование… Так чтобы через месяц начать устанавливать его рядом… В бухте Сарыч. Это пятнадцать километров расстояния. Один нефтяной пласт, один керн. Да и геологи давно уже твердят об этом Сарыче. Вам понятно – что такое тринадцатое сентября?

Саяпин быстро и задумчиво закивал.

– Насколько я понимаю… – тихо, словно заговорщик, начал Геннадий Васильевич, – тринадцатое сентября мы прекращаем подрывы на старом месторождении…

– И тринадцатого сентября, – почти выкрикнул Яков Николаевич Блажнин, – тринадцатого сентября открываем полный фронт работ по Сарычу?!

– Не теряя ни дня! Не теряя ни грамма добычи… Ни доллара! – подскочил в своем кресле Саяпин.

– А как посмотрят на Сарыч казахи? – тихо, почти заговорщически выговорил Блажнин.

– Ах! Казахи? – улыбнулся Сергей Александрович Корсаков и сделал паузу, глядя то на одного зама, то на другого.

Встал из-за огромного стола, уперся в него кулаками и так же, как они, таинственно произнес:

– А с казахами… я уже договорился. С самим Нурсултаном. Что вы думаете, зачем я на прошлой неделе летал в Астану?

Вопль радости двух совсем не юных руководителей был ему ответом.

В этот момент Сергей Александрович любил этих людей, любил свой концерн, гордился собой, своей головой, изворотливостью! Своим талантом, наконец.

Хотя он прекрасно знал, сколько еще сложностей, препятствий, неожиданностей возникнет на пути претворения их плана.

Но сегодня он был счастлив.

Как ребенок…

– Общая координация возлагается на вас, Яков Николаевич. Непосредственное руководство – на Геннадия Васильевича! Заседание закончено… О, уже начало одиннадцатого… Можно и по рюмке?

– Всенепременно! – щелкнул каблуками отставной генерал Блажнин. А Геннадий Васильевич уже был около президентского бара…

– Но главное… – подняв рюмку, серьезно произнес Корсаков, – это НИОКР-21! Вы все это понимаете!! Недаром мы эти жалкие миллионы казахских долларов наскребаем. Все для него – для НИОКРа-21! Сумеем к концу года выдать его на госиспытания. Мы живы. Нет? Тогда – прощайте, друзья! Выпьем!

«…Чего ради я так развеселился? – думал Корсаков, подъезжая к дому. – Что такого он совершил? Дела в его концерне, во всей отрасли шли все хуже и хуже. Заказов от государства практически не было. И не предвиделось – все только на словах… Поставки старой техники за рубеж, ее обслуживание, запасные детали к ранним поставкам. Единственное их детище НИОКР-21. У правительства нет на него ни денег, ни желания. „Нам воевать не с кем“. Из 169 заводов больше сотни влачат жалкое существование… Хватаются за любые заказы… Разваливаются коллективы. Производство не обновляется. Теряют лучшие головы и руки…»

Да и он сам – за что только не берется! Те же самые подрывы нефте– и газовых пластов… Это что? Высокоточная, современная техника? Ширпотреб – за сходные деньги!

Где его вчерашняя могучая техника? Тогда он, Сергей Александрович Корсаков, чувствовал себя нужным державе руководителем. Мог высоко нести голову.

А сейчас? Кто он? Еле-еле сводящий концы с концами бизнесмен.

Бизнесмен… Только товар-то у него гнилой, вчерашний, проржавевший… И заводы его – уже не конкурентоспособны на мировом рынке. Один только НИОКР-21! Но где взять кредит, чтобы завершить его. Все нефтяные ассигнования исчерпаны и больше ни рубля не дадут!

Он вышел из машины и махнул шоферу рукой:

– До завтра!

Тошно! Пулю бы в лоб пустить или напиться до чертиков.

На вопрос, в чем его профессия, он – руководитель, президент, директор – какой продукт он создает, Сергей Александрович отвечал всегда односложно и с вызовом: «Решения – вот моя профессия».

Другие предлагают, выдвигают идеи, что-то выносят на обсуждение… Спорят, доказывают, кричат друг на друга.

А мое дело – «принять решение». И оно окончательно! Он, Корсаков, несет за него ответственность. Перед людьми, коллективами, страной. Перед Богом…

Если слесарь отвечает за выточенную им втулку, инженер-конструктор за чертеж, сборщик машины – за комбайн или танк, то он, Корсаков, за всеобщее решение.