Книга покойника - Янина Забелина

– Да. Путей отступления много.

– Из комнаты Леона на втором этаже можно выйти прямо в коридорчик. А парень в состоянии добежать до задней лестницы в две секунды.

– Пойдемте вниз.

Они прошли основным коридором и спустились по широкой главной лестнице: посередине пролета Беата остановилась и наклонилась над балюстрадой.

– Наверное, они уже легли. Там темно.

– Давайте посмотрим, какую часть коридора они могли видеть со своих мест.

– Им ничего не было видно, если они оставались у камина. Но это ничего не меняет – госпожа Одемар и ее компаньонка никогда не скажут, что Леон выскакивал из комнаты.

Они вошли в гостиную, и Беата включила лампу. Граф спросил, глядя на закрытую дверь в восточной стене:

– Мы не разбудим их?

– Нет, если будем говорить тихо. Двери звуконепроницаемы. Я это знаю на собственном опыте – здесь жила моя мать. Теперь в передней комнате расположилась тетя Анна, там есть и ванная, а Эмма Гаст занимает малую гостиную. Следующая спальня – Леона, с дверью в тот маленький коридорчик, как я уже говорила.

– А где помещаетесь вы и ваш отец?

– Дверь в мою комнату справа при выходе. У меня своя ванная. Апартаменты отца – за задним коридором: две комнаты и ванная, весь юго-западный угол дома.

Граф, чуть повернув голову, взглянул на полуоткрытую дверь комнаты Беаты, затем подошел к застекленному балкону.

– Окна закрыты. Эти дамы, вероятно, ничего не слышали…

– Они и не могли услышать: в этом доме все толстое, солидное и звуконепроницаемое.

На круглом столе по-прежнему громоздились куски ткани, эскизы, мотки ниток, мусорная корзина под ним была наполовину засыпана цветными обрезками от дневного шитья: но поверх этой массы лежал скомканный бумажный шар. Граф надеялся, и эти надежды оправдались: клиент верил, что тот, к кому он обратился, явится и найдет послание. От радости позабыв про смерть Матиаса Одемара и свою встревоженную спутницу, Граф нагнулся к своеобразному почтовому ящику.

– Боже мой, господин Граф, что это вы достаете из корзинки? – В голосе Беаты сквозило бесконечное удивление.

Граф выпрямился, взглянул на бумажный комок и сунул его в карман.

– Записка, которую я случайно выкинул днем. Повезло снова найти ее.

– Если бы наш лакей не ушел на войну, вы вряд ли увидели бы ее снова, потому что корзину обычно вытряхивали до ужина.

Из спальни госпожи Одемар вышел хорошо одетый человек с холодным и властным лицом. В руках он держал черный саквояж.

– А, Беата! – Он остановился и внимательно посмотрел на девушку – в профессиональной манере, – но во взгляде его читалось искреннее дружелюбие и участие. – Вам требуется снотворное, которое лежит в моей сумке, или вы обойдетесь без него?

– Я справлюсь, доктор.

– Я так и думал. – Мужчина поставил саквояж на стол и уставился на Графа.

– Господин Граф… Доктор Терли… – Беата улыбнулась. Граф кивнул в ответ на корректный поклон Терли. Ему понравилась внешность семейного доктора Одемаров: румяный, мускулистый, с серебряной шевелюрой.

– Рад познакомиться с вами, господин Граф, – аметил Терли. – Карсон сказал мне, что если бы вы случайно не оказались поблизости, Фридрих Одемар вероятно до сих пор объяснялся бы с прессой. Я официально подтверждаю теорию о несчастном случае: Матиас Одемар прожил бы сотню лет, наслаждаясь каждым днем, если бы не трагическая неосторожность. Таких светлых людей немного, а жаль. Как это ни прискорбно, мы, оставшиеся, совершенно не способны понять смысл досуга… Мне будет не хватать господина Матиаса… Беата, ваш отец ведет переговоры о похоронах со старым Эгли в библиотеке. Они просидят до полуночи, если вы не пойдете к ним и не вмешаетесь. Это мое распоряжение. И еще господин Фридрих должен принять пилюли, которые я ему дал. Без них он не заснет.

– Иду, доктор.

Беата вопросительно посмотрела на Графа – тот моментально понял замешательство девушки и ответил, что отыщет выход сам.

– Тогда до завтра?

– Где-то после полудня.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи, госпожа Одемар.

Когда Беата ушла, Граф обратился к Терли, который что-то перебирал в своем саквояже.

– Я думал, вы собираетесь заполнить рецепт или еще что-то – доставка теперь просто ужасная, в особенности – по ночам.

– Верное замечание, но у меня хватило ума – как я сказал только что Беате – прежде чем помчаться сюда, бросить в сумку несколько старых надежных препаратов. Я оставил Анне Одемар порцию успокаивающего, которое она должна принять. Эмма Гаст позаботится об этом, если Анна будет беспокойной.

Граф прошел через комнату к лампе, вынул из кармана бумажный комок и разгладил его. Это оказался другой кусок расписания, и на полях его снова была изображена стрела: но теперь она указывала в никуда, за пределы известного мира.

Граф снова сунул в карман измятый листок. Терли тем временем продолжал:

– Потрясающая трагедия, ужасная несправедливость. Мне очень жаль Фридриха. Разве только удастся избежать досужих разговоров: старина Матиас был личностью своеобразной, но он был Одемаром… Полиция ведет себя очень корректно… Я видел Нидербергера. Компетентный офицер. Он приказал медикам провести обследование тела и только затем собирается дать заключение в газеты. Фридрих не понимает значения этого, но готов выполнить любые формальности, лишь бы все было, как полагается… Превосходный гражданин. Конечно, он сильно потрясен и винит себя за эти дьявольские окна. Вы знакомы с Анной Одемар?

– Познакомился сегодня.

– Героическая женщина, способная противостоять чему угодно. Надеюсь, что поставлю ее на ноги меньше, чем за год, но все же мне нужно время и хирургия. А причины банальны. Во время ее бегства из Бельгии – в ужасных условиях – за бедной женщиной не было надлежащего ухода. Одно хорошо – переживания, которые достались на долю юного Леона, не повредили его и без того ущербный разум. Французы неплохо потрудились. Сотворили настоящее чудо. Я наблюдал этого ребенка со дня рождения до четырех лет и полагал, что уровень здорового четырехлетки – его потолок. Виборг был оптимистичнее, если это можно назвать оптимизмом. Он считал, что мальчик может развиться до пятилетнего уровня. Но эти чародеи из клиники Фагона достигли большего. Вы видели Леона Одемара?

– Да.

– Он ведет себя, как нормальный семилетний ребенок. Фагон обещал, что ухудшений не будет, если, конечно, парень не подцепит инфекцию, поражающую мозг, – тогда неминуема быстрая деградация. Леон чувствует себя хорошо, способен полностью заботиться о себе. Карсон очень подходящий для мальчика человек, я только боюсь, что Одемары не смогут удержать парня от перемены работы.