Феномен 1825 года - Леонид Ляшенко

Николай I. Гравюра с портрета Аж. Доу (1826).

Наследник престола Николай Павлович, безвыездно находившийся в Петербурге, жаждал действий, но был лишен возможности предпринять какие-либо реальные шаги. Ему оставалось только негодовать: «Граф Милорадович должен был верить столь ясным уликам в существовании заговора… но все оставалось тщетным и в прежней беспечности».[47]Константин Павлович, прочно окопавшийся в Варшаве, действовать не хотел, невольно усиливая общую изоляцию своего младшего брата. В такой ситуации многократно возрастала роль генерал-губернатора Петербурга, именно ему вменялось в обязанность поддерживать в городе надлежащий порядок. Однако тот вел свою игру, которая чем дальше, тем больше перерастала в опасную для «верхов» авантюру.

Судя по всему, Милорадович рассматривал любые возможные волнения во время присяги Николаю I как реальный шанс принудить Константина согласиться на царствование. Конечно, он не одобрял мятежа и радикальных требований, вроде перемены формы правления. Но вариант, обсуждавшийся декабристами, при котором следовал отказ гвардии от присяги, выход полков за город для начала переговоров с властью, ему вполне подходил. То есть Милорадович, как справедливо отметил Я.А.Гордин: «…сознательно предоставил заговорщикам свободу действий, с тем чтобы вмешаться, когда он сочтет нужным и как он сочтет нужным».[48]В своей политической наивности и неком служебном ослеплении он полагал, что у генеральской оппозиции Николаю I и у военного заговора радикалов имеется больше общих целей, чем разногласий. Скоро градоначальнику столицы пришлось убедиться, что это далеко не так.

Пока «верхи» России застыли не то чтобы в равновесии, а скорее в скорбном недоумении, заговор начал набирать силу. Дело в том, что до объявления о пере-присяге шансов у мятежников не было никаких. Антикрепостнические и конституционные лозунги сами по себе вряд ли могли вовлечь солдат в заговор, а времени для вдумчивой революционной пропаганды в гвардии не оставалось. Теперь же, после присяги Константину и возможного его отречения, проблема переходила совсем в иную плоскость – во весь рост поднимался хорошо знакомый и близкий солдатам, как и народным массам вообще, вопрос о «праведном» и «неправедном» царе.[49]На этом поле декабристы могли начать игру и даже имели основания надеяться выиграть. 9 декабря они избрали диктатором восстания С. П. Трубецкого и с этого момента стали судорожно собирать силы для вооруженного выступления в столице. Заговорщики заметались по гвардейским полкам: Московскому, Финляндскому, Гренадерскому, Морскому экипажу, – стремясь склонить командиров рот, а то и полков на свою сторону.

С. П. Трубецкой. Акварель Н. А. Бестужева (1828).

При этом говорить о полном согласии в их собственных рядах вряд ли приходится. Если коснуться только тактики, то вариантов выступления существовало два. Первый из них предусматривал захват Зимнего дворца, арест императорской фамилии и объявление о начале реформ. Для осуществления этого подобия старого, доброго гвардейского дворцового переворота хватило бы и одного полка, а то и нескольких рот. Согласно второму варианту, восставшие части должны были отказаться от присяги и покинуть город с тем, чтобы во время последующих переговоров с властями «обменять» свою присягу монарху на дарование Зимним дворцом конституции и обещание преобразований. В подобном случае маловато оказывалось даже двух-трех полков, ведь силы восставших должны были произвести на наследника престола столь неотразимое впечатление, что он был бы вынужден согласиться на проведение в стране коренных реформ. Все остальное: объявление республики (и судьба царской семьи) или конституционной монархии (и выбор восставшими главы государства), поведение Сената и Государственного совета, провозглашение всеобщих выборов или учреждение диктатуры нескольких лиц – являлось в начале декабря 1825 г. второстепенным. Оно как бы прилагалось к плану конкретного восстания, что отнюдь не давало заговорщикам гарантии единства их рядов и не страховало от неожиданных шагов некоторых из посвященных в тайны заговора людей.

Как это было? Отступление второе

12 декабря в 21.00 во дворец явился адъютант генерала Бистрома Я. И. Ростовцев, член Северного общества декабристов (правда, из новичков, лишь с конца ноября 1825 г.). Он передал Николаю Павловичу письмо, а затем около часа беседовал с великим князем. Его неожиданное появление в Зимнем дворце очень интересно и весьма точно характеризует настроение декабристского подполья в последние часы перед выходом на Сенатскую площадь. В письме (оно было необходимо еще и потому, что Ростовцев сильно заикался), как, видимо, и в состоявшемся позже разговоре, содержалось предупреждение властям о готовящемся восстании. Впрочем, интригует не столько это, сколько явная дезинформация, которой переполнено сообщение поручика.

Начнем с того, что, по словам Ростовцева, восстание должно было состояться не в Петербурге и основную роль в нем играла армия (главным заговорщиком назывался командующий Кавказским корпусом генерал А. П. Ермолов). Таким образом, положение дел в гвардейских полках отходило на второй, а то и третий план. Далее адъютант Бистрома рисовал страшные картины развала России, от которой в результате мятежа тотчас отпадут Польша, Финляндия, Литва и почему-то Грузия с Белоруссией. Он рекомендовал Николаю ехать в Варшаву, чтобы умолять Константина Павловича принять корону. То что письмо Ростовцева являлось продуманной мистификацией, не требует особых доказательств. Другое дело – цели поручика, то, на что он (и не только он) возлагал надежды.

Здесь явственно ощущается попытка продлить насколько возможно период междуцарствия с тем, чтобы оба великих князя – и Николай, и Константин – были выведены из игры самым бескровным образом. Тогда появлялась возможность возвести на престол одну из послушных, поддающихся влиянию гвардии фигур: вдовствующую императрицу Елизавету Алексеевну, великого князя Михаила Павловича или малолетнего сына Николая, великого князя Александра (при регентстве Сената или Государственного совета). Таким образом, акция Ростовцева представляла собой не банальное предательство (он не назвал Николаю ни имен заговорщиков, ни времени начала восстания), а эпизод межфракционной борьбы внутри тайного общества.

Предложения решить дело миром, бескровно делались и до Ростовцева. Достаточно вспомнить, что в ноябре 1825 г. непримиримый П. И. Пестель намеревался отправиться в Таганрог и предложить Александру I помощь членов тайного общества в деле проведения тех радикальных реформ, которые монарх обещал России в разные периоды своего царствования (отмена крепостного права и введение конституции). То есть мысль о воздействии на монарха сообщением о существовании сильного тайного общества и предъявлении ему ультиматума от имени последнего носилась в воздухе. Ростовцев лишь реализовал ее на свой манер, пытаясь предотвратить вооруженное выступление единомышленников и пролитие крови сограждан.