Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

Вильгельм приехал и Кендаль и середине лета. По высокому голубому небу бежали облака, а кроншнепы кричали над болотами и пастбищами. Тут было много открытого пространства и больше овец, чем людей. Шерсть этих овец давала прекрасный доход. Вокруг тянулись невысокие холмы, озера и болота. Поля были разделены каменными стенами, стоявшими там испокон веков. Это был красивый, очищенный ветром мир, очень отличный от всего, что Вильгельм видел раньше. Он произвел на Маршала почти такое же впечатление, как и Святая земля. Здесь не было жгучего солнца, иссушающей жары, но создавалось ощущение такой же величественности, погруженности в раздумья и холодной суровости.

Он очень тщательно изучил свои новые обязанности и исследовал владения, от огромного озера Виндермере до широкой полосы песка у залива Морекамбе. Он объезжал замки, монастыри и леса, в которых до сих пор жили кабаны и волки, почти полностью истребленные охотой на более заселенном юге.

Впитывая в себя этот новый странный мир, Вильгельм чувствовал возбуждение. После напряженной и опасной жизни, которую он вел в свите молодого короля, после утомительного паломничества и духовного очищения, он испытывал огромное облегчение. Ему было приятно заниматься только хозяйством и иметь свободное время, чтобы приблизиться к Богу. С Божьей помощью он обрел мир и покой в душе.

Элоиза всюду его сопровождала, потому что, как ее опекун, он отвечал за ее безопасность. Чаще всего она ужинала вместе с ним, и Вильгельм наслаждался ее обществом: она заставляла его смеяться и казалась неисправимой. Но он решил, что не женится на ней, какие бы планы ни строил король Генрих. Элоиза развлекала и отвлекала его, а он отвечал за ее благополучие и ее земли, но она не станет его будущим. Вильгельма продолжали преследовать слова королевы Алиеноры, и он часто вспоминал Изабель де Клер… и задумывался.

Осенью до них дошли слухи, что сын короля Джеффри погиб во время турнира в Париже. Его затоптал собственный жеребец. Вильгельм помолился за его душу и провел всенощное бдение в память о маленьком мальчике, который наблюдал за его тренировкой на поле в Аржантане, и беспокойном молодом человеке, который пытался угодить обеим сторонам во время споров между отцом и братьями и часто падал между двух стульев. У Джеффри осталась маленькая дочь Констанция и еще не рожденный ребенок, которого носила его жена. Вильгельм подумал о том, как жизнь была милостива к нему самому. Он выжил во всех турнирах, в яростных схватках при анжуйском королевском дворе и во время паломничества в Иерусалим. Он был убежден: Бог хранил его для какой-то цели, и, хотя Вильгельму не стоило оспаривать это решение, он считал, что его судьба – это, безусловно, не женитьба на Элоизе из Кендаля и жизнь в неизвестности.

* * *

Вильгельм провел на севере почти два года. Второй раз за то время, что он был хозяином Кендаля, листья изменили цвет с зеленого на огненно-красный и золотой, похолодало, и Вильгельм стал надевать поверх летней полотняной одежды шерстяные рубашки и тяжелые, подбитые мехом плащи. По лесам разносились крики ищущих подруг оленей-самцов. Туманы, похожие на дым, окутывали леса, болота и пастбища. Пришло сообщение, что Иерусалим оказался в руках сарацин, и по христианскому миру разнесся клич – призыв отправиться в новый крестовый поход. Король Генрих заявил о своем намерении поучаствовать в нем, как и Филипп, король Франции, и принц Ричард. Но пока путешествовали они только на словах. Вильгельм почувствовал вину и задумался, не следовало ли ему остаться на Святой земле и присоединиться к Тамплиерам… Но если бы он поступил так, то сейчас был бы гниющим трупом на поле в Хагтине, где командующий сарацинами Саладин[16]привел свои войска к победе. Чтобы успокоить себя, Вильгельм задумал основать монастырь на своих землях и проводил много времени в размышлениях и молитвах об этом.

Он управлял землями, ответственность за которые была на него возложена. Чаще всего надо было просто руководствоваться здравым смыслом и ставить толковых людей на подходящие для них должности. Вильгельм наслаждался этой работой, но она его не изматывала, и он стал чувствовать, что ему чего-то не хватает. Помогало то, что приходилось тренировать оруженосцев. Это были живые, приятные парни, яростно соперничавшие друг с другом. У его племянника, крепкого и сильного, лучше получалась борьба. Жан Дэрли был легче, быстрее двигался и прекрасно освоил владение мечом. Он оказался отличным наездником, но Джек с его более плотным телосложением получит преимущество в рыцарских поединках.

Перед началом зимы их навестил брат Вильгельма, направлявшийся в Ланкастер по делам принца Иоанна. Алаис родила еще одну девочку, но ребенок умер в месячном возрасте.

– Алаис очень тяжело это перенесла, – угрюмо сообщил Иоанн. – Она считает, что это гнев Божий из-за нашего прелюбодеяния, и я не могу переубедить ее. Она все время сидит взаперти и плачет.

– Молодая королева много месяцев вела себя так после потери сына, – ответил Вильгельм. – Это рана, которую вылечит только время.

Уголки губ Иоанна опустились.

– Она отказывается ложиться со мной в постель, чтобы не зачать еще одного ребенка. Она говорит, что больше не будет моей шлюхой… Боже праведный, когда она произнесла это слово… – Он потер лицо одной рукой, потом очень устало посмотрел на Вильгельма. – A-а, я знаю, почему она так сказала. Дело не только в смерти ребенка.

Вильгельм ничего не говорил и ждал, давая брату время. Он подозревал, что дело не только в смерти ребенка. Когда он заезжал в Хамстед к Иоанну и Алаис, перед тем как отправиться на север, то заметил какое-то напряжение между ними. Они странно посматривали друг на друга, вроде бы молча выражали неодобрение и беспокойство.

Иоанн глубоко вздохнул.

– Вскоре после смерти нашей матери Адам де Порт предложил мне в жены свою дочь Алину, а я ответил, что серьезно обдумаю это предложение.

– А-а, – произнес Вильгельм. – Это многое объясняет.

– Девочка еще не вошла в брачный возраст, но скоро это случится. Ее отец имеет влияние при дворе, и у нее богатое приданое. Я буду идиотом, если не приму это предложение, Я знаю, что наша мать одобрила бы его.

– А Алаис?

Иоанн нетерпеливо махнул рукой.

– Я не могу на ней жениться, она это знает. Мы оба понимали это с самого начала. Я всегда уважал ее, я никогда не относился к ней как к шлюхе, но она не хочет слушать доводов разума. Она твердит, что смерть нашего, ребенка и предложение де Порта – это божественные знаки. Они показывают, что нам нельзя сожительствовать… И ее не переубедить.

Вильгельм покачал головой.

– Мне очень жаль. – сказал он, вспоминая, как несколько лет назад он увидел Иоанна и Алаис и позавидовал им. Они, казалось, излучали тепло и удовлетворение. Теперь зависть сменилась жалостью. – Может, со временем… – он знал, что просто пытается успокоить брата.