Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Я рассчитывал к этому времени закончить строительство каса гранде, — сказал Северо однажды ночью, когда супруга лежали в постели после тяжелого, долгого дня.

— Ничего не поделаешь. Как бы там ни было, мне нравится быть в центре событий.

— Благородной даме это не подобает.

— Я прожила здесь семь лет. Почему же теперь вдруг не подобает?

— Это строение должно было стать вашим временным пристанищем. Вам нужен настоящий дом, слуги, которые станут о вас заботиться. Благородной даме следует жить соответственно ее положению.

— Вы сейчас говорите, как донья Леонора, — возразила Ана.

Супруги замолчали и отодвинулись друг от друга. Но через несколько секунд она повернулась к мужу:

— Я виновата, любовь моя. Я хотела сказать, что не считаю, будто должна вести себя как-то по-особенному, поскольку родилась в этой семье, а не в какой-то другой. Вы уже наверняка знаете об этом.

— Существует разница между презрением к традициям и намеренным унижением.

— Северо, вы меня удивляете.

— Мы не кампесинос.

Мы гасендадос.

«Вот так так! — подумала она. — Теперь, разбогатев, он возомнит, что не имеет ничего общего с низшими классами».

— Я думал, вам понравится новый дом, — произнес он, помолчав. — Я строю его в соответствии с вашими пожеланиями на самом красивом месте в округе.

— Да, знаю.

— Вы ни разу не попросили отвезти вас туда, не спрашиваете, как продвигается строительство, не интересуетесь, когда дом будет готов. Вам все безразлично.

— Я должна спускаться с холма всякий раз, когда мне понадобятся несколько травок или цветков? Сейчас я восстанавливаю свои огороды после ужасного бедствия. Фруктовые сады, на которые я потратила столько времени; животные, которых мы выращиваем для стола; работники, которые помогают мне, — все здесь, внизу.

— Вам не следует заниматься подобными вещами. У нас для этого есть рабы.

— Но мне нравится ухаживать за растениями.

— Все это можно устроить и наверху, — уступил он несколько мгновений спустя, хотя голос его становился все жестче.

— Боюсь, вы не учитываете всех сложностей, — ответила Ана, взвешивая каждое слово. — Это все равно что разбить новую плантацию. Невольники не смогут так легко переключаться с одной работы на другую. Дорога на холм занимает много времени.

— Вспомните, Ана, что вы сделали первым делом по приезде на гасиенду? Нарисовали план дома.

Ане показалось, будто она пытается сдвинуть гору.

— Я была тогда девчонкой и скучала по дому. Это были фантазии, Северо, а не приказ.

Они снова замолчали, но Ана чувствовала, что муж размышляет, и ощущала напряжение его тела, словно он с трудом сдерживался. Он влюбился в нее восемь лет назад, и за это время она распростилась с тем, что его в ней восхищало.

Ана была сеньорой из хорошей семьи, женитьба на ней повысила его общественный статус, но она забыла о своем положении, а он — нет.

Пытаясь раззадорить мужа, она игриво запустила пальцы в жесткие волосы на его животе:

— В настоящий момент намного важнее вкладывать средства в Лос-Хемелос, любовь моя. Новая касона отвлекает нас от настоящих проблем. Вы сделали меня неимоверно счастливой, вы угадываете все мои желания. А дом действительно прекрасен. Но правда, для меня сейчас не так важно…

Он овладел ею молча, неистово и в первый раз за год их супружества не вынул пенис, достигнув оргазма.

На следующее утро, в воскресенье, Северо встал раньше обычного. Доски скрипели от его шагов, заставляя его чувствовать себя тяжелым и неуклюжим.

Он гордился тем, что первым просыпается на гасиенде. Как правило, он садился в седло еще до рассвета, независимо от погоды. К тому моменту, когда надсмотрщики выводили невольников на работы, он уже успевал объехать поля, чтобы к вечеру можно было оценить, сколько успели сделать за день.

По воскресеньям, однако, Северо встречался с арендаторами. Он разрешал кампесинос строить бохиос на границах своих земель. Это служило приманкой для поденщиков, и Северо рассчитывал, что они будут работать на него во время сафры. Он придерживал им зарплату, гарантируя себе ренту. В течение мертвого сезона необходимо было показываться арендаторам на глаза, дабы они не забывали, что живут на его земле, которая должна плодоносить. Ренту они могли отрабатывать либо отдавать продукты или деньги. В случае неуплаты им следовало искать другое жилье и участок земли для ведения хозяйства.

Северо раздражали ленивые кампесинос, те, кто проводил больше времени за картами и на петушиных боях, чем в поле. Он испытывал жалость к их женщинам, для которых единственной возможностью отдохнуть от тяжких трудов и волнений оказывалась преждевременная смерть, зачастую настигавшая несчастных, когда те производили на свет очередного отпрыска, обреченного на лишения и нищету. Если женщина оставалась вдовой и демонстрировала твердость характера, Северо иногда прощал ей часть долгов покойного мужа при условии, что она не станет пренебрегать своими обязанностями по отношению к земле. Именно поэтому среди его арендаторов было много женщин с детьми, некоторые из которых родились от него. Северо вел учет своих любовниц и незаконнорожденных детей, тем не менее никак их не выделяя, чтобы им и в голову не могло прийти, будто они заслуживают чего-то помимо того, что заработали.

Однако было одно исключение. Консуэла Сольдевида формально не являлась арендатором. Она жила на его территории за пределами земель Аны. Он заботился о ней так же, как заботился об Ане, только запросы ее были проще, а ожидания меньше.

До свадьбы Северо жил с Консуэлой, но, когда Ана приняла его предложение, он переехал в свой дом у реки. В течение трех месяцев помолвки он появлялся в воротах Консуэлы воскресными вечерами после объезда плантации, а после бракосочетания и вовсе перестал у нее бывать.

За те восемь лет, что они знали друг друга, тело Консуэлы неуловимо менялось, неизменно вызывая восторг любовника. Иногда она была мягкой и округлой, в другие же дни мускулы на ее руках и ногах наливались, а живот и ягодицы твердели. Консуэла беременела несколько раз, но так и не родила Северо ребенка: все либо заканчивалось выкидышем, либо ребенок рождался мертвым. До встречи с Аной он готов был признать сына или дочь от Консуэлы и не раз говорил ей об этом, но она не смогла произвести на свет здорового младенца.

Большую часть денег Северо отсылал в Испанию, тем самым обеспечив безбедное существование матери с отцом, шести братьям и сестрам и их семьям. Отец с братьями уже не стучали день и ночь сапожным молотком. Мать теперь носила сшитые на заказ платья, отделанные кружевом, дом вместо нее убирала служанка, а еду готовила кухарка. Братья и сестры, племянники и племянницы сытно ели каждый день благодаря его трудолюбию. Даже падре Антонио, научивший младшего сына сапожника грамоте и натаскавший его по латыни, выгадал от финансового благополучия Северо в Новом Свете: одна из церковных ниш превратилась в часовню Фуэнтесов-Аросемено — стоявшее там в окружении трех Марий распятие было оплачено потом со лба Северо.