Брошенное королевство - Феликс В. Крес

Похоже было, что весла безуспешно молотят воду; казалось, корабль невозможно сдвинуть с места.

Но речь шла лишь о том, чтобы развернуть его носом в сторону моря. Собственно, при любом другом ветре Мевеву Тихому пришлось бы лавировать, либо выходя из порта, либо входя в него, что в обоих случаях не представлялось возможным. Крики в порту не заглушали команд на корабле. Уже ставили паруса, косой на бизани, поскольку без него не было нужной маневренности, прямые на двух передних мачтах. Гребцы в шлюпках выбивались из сил, помогая паруснику, который пока еще не мог справиться сам. С палубы сыпались команды то левому, то правому буксиру, выкрикиваемые хором четырьмя матросами, чтобы их услышали. Мевев орал, словно с него сдирали шкуру, второй помощник бегал между ним и своими крикунами на носу. Подхватив наконец ветер, полуразбитый корабль затрещал, заскрипел такелажем, тяжело накренился на борт и пошел поперек ветра тем же путем, которым прибыл, унося кошмарную команду — вцепившись в канаты, та ревела и ритмично завывала, радуясь своему прекрасному кораблю, который, похоже, набирался новых сил. Только матросам в шлюпках радоваться не хотелось, поскольку пот заливал им глаза, а мышцы рук готовы были порваться. Большая скотина даже не думала удерживать курс.

На портовых набережных тем временем творилось нечто неописуемое.

У восьмидесяти с лишним вооруженных до зубов головорезов имелась лишь одна идея насчет того, как «отвлечь внимание армии», чего требовал Раладан: уничтожать все и каждого, кто подвернется под руку. Сразу же подожгли какие-то тюки и ящики, сложенные на помосте, видимо, приготовленные для погрузки. Уже дымился большой склад, стоявший неподалеку. Банда ворвалась на прилегавший к порту рынок, где в свое время Ридарета разбила голову нежеланному ухажеру. Там все еще толпилось полно народу, ранний вечер прогнал лишь часть торговцев и не отбил охоту у покупателей. Среди горожан, делавших покупки, нищих, прилавков и их хозяев, мошенников и всевозможных зевак вдруг откуда ни возьмись возникла стая бешеных собак, на месте растерзавших несколько десятков человек. Беззащитная толпа с воем бросилась бежать, давя и толкая друг друга, обжигаясь о решетки, на которых жарили рыбу, опрокидывая прилавки. Фрукты, булки и всевозможные товары сыпались под ноги. Вопли и рев стояли такие, словно на Лонд обрушился смерч, поскольку ревели все — гонявшиеся за местными «охотники» и их добыча, бегущие откуда-то и куда-то солдаты, матросы со стоявших в порту кораблей, портовая прислуга и вообще кто попало.

Если у пиратской банды и имелся какой-то план, то в глаза он не бросался, поскольку, разогнав толпу, она в одно мгновение сама разбежалась во все стороны небольшими группами, вторгаясь на городские улицы, снова стуча ногами по портовым набережным, врываясь в дома, взбегая по трапам стоящих кораблей и поджигая такелаж. Каждого, кто попадался под руку, тут же приканчивали. Полтора десятка морских стражей, которые первыми прибежали со стороны военной пристани, разорвали в клочья с такой яростью, что стало ясно — эта дикая стая способна настичь не только больную и беззащитную дичь. Но в Лонде, спокойном городе, жившем в тени мрачных рассказов о крепостях в Тяжелых горах, никто никогда не видел ничего подобного. Гарнизоны морской стражи и легиона не были готовы противостоять бессмысленной атаке вооруженных тварей, которых ничто не интересовало, даже грабеж; вопрос, интересовала ли их собственная жизнь? Но, хотя команды кораблей Громбелардского флота оказались застигнуты врасплох, а патрули легиона рассеяны по улицам, все же в городе квартировало полтысячи солдат. Рано или поздно этой смертоносной забаве должен был наступить конец.

Однако — скорее «поздно», чем «рано». Пока что до конца оставалось далеко; напротив, началась совсем другая забава.

На вооруженном торговом паруснике, подожженном бандой пиратов, с невероятным грохотом взорвался носовой пороховой склад. Словно по условленному сигналу, медленно шедший по самой середине портового канала «Гнилой труп», которому все еще помогали шлюпки с выбивающимися из последних сил гребцами, дал залп из двух средних орудий, разбив кормовую надстройку большой шхуны в шестидесяти шагах от него. Сразу же после прогрохотала батарея с левого борта, и длинное деревянное здание на берегу чуть ли не взлетело на воздух, разнесенное каменными ядрами. Из окон и дверей, из всех щелей ударили клубы пыли; со скрипом и треском обрушилась крыша в средней его части. Залп сотряс корабль, но не сбил с курса, что вполне могло случиться при ненадежном ветре и пустом трюме. На самом деле в трюме находился солидный запас морской воды… и тут же оказалось, что корабль из-за этого весьма неповоротлив. Хуже того, могла не выдержать поврежденная скалами и поспешно залатанная обшивка. Но никто об этом не думал. Матросы уже бежали к другому борту, чтобы выпустить очередные шесть ядер из орудий батареи справа. На этот раз вышло не слишком удачно, не подвернулось подходящей цели, лишь кое-где поднялась пыль. Кто-то потом, правда, уверял, что собственными глазами видел бредущего куда-то пьяного, которого размазало в лепешку, — но кто его знает… Впрочем, шатающийся на ходу пьяница представлялся не слишком достойной целью для подобного залпа. После него осталась лишь горечь. Расстроенные матросы начали ругаться на чем свет стоит. Их осталось на борту столь мало, что не могло быть и речи о перезарядке орудий, впрочем, в любом случае это требовало немало времени.

«Гнилой труп» медленно, но верно двигался к выходу из порта. Ему оставалось преодолеть последнее препятствие: огромную цепь, звенья которой могли остановить любой корабль. В Шерере царил мир; самоубийственную атаку одиночного корабля на торговую пристань никто не мог предвидеть. Цепь уже много лет ржавела на дне у выхода портового канала. Но в любой момент ее могли поднять.

К сожалению, на это нужно было время, а на постах у огромных лебедок никого не оказалось. Кто мог подозревать, что в далеком северном порту со дня на день разразится война? Все шло к тому, что пиратский парусник выйдет в воды бухты. Другое дело, насколько далеко он сумеет уйти… Из трех имперских кораблей, стоявших в порту, только один не мог немедленно выйти в море; из «отдыхающей» эскадры всегда выделяли один корабль для необходимого ремонта, смены такелажа и покраски, но остальные два стояли наготове и могли сразу же отправиться в погоню.

Сразу же… и все-таки не сразу. Или без солдат, с одними матросами на борту. Ведь это не пиратские корабли, где все матросы одновременно составляли морскую пехоту. Морякам имперских флотов платили только за обслуживание корабля, сражаться они умели в лучшем случае защищая собственную жизнь, если бы враг взял их корабль на абордаж. Солдаты требовались в городе и не могли отдать его на растерзание дикой банде, которая с прежним воодушевлением жгла портовый район.

Дело дошло до первого серьезного столкновения, во время которого сорок морских стражей вели тяжелый кровавый бой с чуть уступающей численностью группой пиратов, которым, однако, быстро пришли на помощь другие. Казалось невероятным, что нападавших всего сотня, не больше!

Ибо их уже стало больше… Многие дома в портовом квартале пылали, но огонь охватывал все новые — и не по вине парней Мевева Тихого. Брошенные торговые склады, жилые здания, лавки и корчмы стали добычей разномастных местных головорезов и бандитов. Безнаказанные грабители, отважные лишь не в одиночку, могли брать что попало — ведь любое преступление в этот день все равно приписали бы пиратам. Кто мог их отличить? Местная шпана разбегалась с дороги морских разбойников лишь затем, чтобы сразу же вернуться и довершить начатое ими. Среди сгущающихся сумерек, в грязных, воняющих рыбой улочках, где Ридарета с таким удивлением разглядывала шлюх перед корчмами, теперь не нашлось бы ни одной — разве что мертвая. Корчмы были разграблены, хозяева прятались или убегали, а тем, кому хватало глупости отстаивать свое имущество, это, как правило, не удавалось. Ни налетчики, ни защитники города не предвидели, какую стихию выпустит на волю столь лихая атака. Немного странно, что никто этого не ожидал, поскольку в Лонде жили все-таки люди, а не беломраморные статуи. Статуи наверняка оставили бы в покое несчастных соседей, но люди — нет. Разве хоть когда-то бывало, чтобы не разграбили то, что уже не охранялось, и к тому же безнаказанно? В конце концов, соседи соседями, а их имущество — имуществом. Бедных это коснулось мало, поскольку им было нечего терять. Богатые же свое получили.