Меч Шаннары - Терри Брукс

К середине дня все трое основательно вспотели, и тяжелая жара открытых равнин начала их раздражать. Кельцет шел чуть поодаль от людей, под жарким белым солнцем его шаг оставался размашистым и ровным, грубое лицо — лишенным выражения, а темные глаза — мрачными и неприязненными. Панамон смолк и думал, очевидно, лишь о том, чтобы скорее закончить этот путь и расстаться с Шеа, к которому начинал относиться как к лишнему бремени. Шеа устал и вспотел, его небольшой запас сил за два дня непрерывной ходьбы почти исчерпался. Они шагали прямо в сторону пылающего в небе солнца; на бескрайних равнинах не было ни укрытия, ни тени, и ослепительный свет бил им в сощуренные глаза. По мере приближения солнца к западному горизонту различать лежащую впереди местность становилось все труднее, и спустя некоторое время Шеа вообще перестал всматриваться вдаль, надеясь лишь на опыт Панамона, хорошо представляющего себе, где находится Паранор. Путники приближались к концу горной цепи, тянущейся к северу, по правую руку от них, и казалось, что там, где обрываются горные пики, равнины становятся поистине безграничными. Протяженность их была столь велика, что Шеа видел впереди ровную линию настоящего горизонта, где солнце клонилось к иссушенной земле. Когда он спросил, Стрелехеймские ли равнины перед ними, Панамон сначала ничего не ответил, несколько секунд о чем-то думал и наконец кивнул.

Больше они не обменялись ни словом об их нынешнем местоположении и о личных планах Панамона Крила в отношении Шеа. Из подковообразной долины, окруженной горами, они вышли к восточным пределам равнин Стрелехейма, абсолютно ровной и плоской местности, тянущейся на север и запад отсюда. Полоса равнин, ограниченная лесами и скалами по левую руку от них, оказалась удивительно холмистой. Это изменение рельефа невозможно было различить из долины; холмы бросались в глаз лишь тогда, когда человек подходил к ним почти вплотную. Здесь виднелись даже рощицы небольших деревьев, и густые заросли кустарника, и что-то еще, что-то чуждое этой земле. Все трое путников одновременно заметили это, и Панамон резко остановил их, настороженно вглядываясь вдаль. Шеа сощурился и заслонил глаза ладонью, защищая их от яркого солнечного света. Он рассмотрел, что в землю вкопаны ряды странных шестов, и на несколько сот ярдов во всех направлениях от них разбросаны кучи разноцветной материи и куски сверкающего металла или стекла. С большим трудом он разглядел, что среди этих груд шевелятся крошечные черные точки. Затем Панамон громко закричал, обращаясь к тем, кто, возможно, ждал их впереди. К общему их изумлению, ответом ему стало шумное хлопанье черных крыльев, сопровождаемое испуганными криками потревоженных ворон, и черные точки превратились в огромных птиц, медленно и неохотно взлетающих, кружащих в слепящих лучах солнца. Панамон и Шеа стояли в немом изумлении, словно окаменев, а великан Кельцет прошел вперед еще несколько ярдов и внимательно присмотрелся. В следующий миг он торопливо обернулся и отчаянно замахал своим настороженным спутникам. Вор в алой одежде угрюмо кивнул.

— Здесь произошла какая-то битва, — отрывисто произнес он. — Это лежат мертвые.

Они медленно двинулись к полю кровавого боя. Шеа чуть отстал, опасаясь увидеть среди изрубленных тел своих друзей. Стоило им пройти несколько ярдов, как странные шесты стали видны отчетливее; то были копья и боевые знамена. Блестящие предметы оказались клинками мечей и кинжалов, брошенных бегущими в панике или зажатых в мертвых руках павших воинов. Кучи одежды превратились в тела, неподвижные и окровавленные, распластанные на земле, залитые жаркими лучами солнца. Шеа поперхнулся — в ноздри ему проник запах смерти, и слух его уловил жужжание мух, роящихся над мертвыми. Панамон обернулся, мрачно усмехаясь. Он знал, что юноша раньше не сталкивался так близко со смертью, и этого урока ему не забыть.

Шеа поборол тошноту, выкручивающую его желудок, и заставил себя ускорить шаг и догнать своих спутников. На маленьком участке неровной земли лежало несколько сот тел, нелепо распростертых на траве. Ничто вокруг не шевелилось; все они были мертвы. Из того, как случайно разбросаны тела и нигде нет крупных скоплений людей, Панамон быстро заключил, что бой был долгим, жестоким и смертельным — никто здесь не просил пощады и никто не надеялся на милость победителя. Он сразу же узнал знамена карликов, легко различил их маленькие желтые тела. Но только внимательно присмотревшись к их павшим противникам, он понял, что карлики бились здесь с эльфами.

Наконец Панамон остановился посреди поля битвы, не чувствуя в себе уверенности. Шеа в ужасе глядел на следы кровавой схватки, его потрясенный взгляд машинально скользил по мертвым лицам, от карлика к эльфу, от страшных рубленых ран к залитой кровью земле. В эту минуту он узнал, что же такое смерть, и испугался этого. В смерти не оказалось духа приключений, смысла, цели или выбора, только тошнотворное отвращение и шок. Все эти люди умерли по какой-то бессмысленной причине, умерли, возможно, даже не зная точно, за что сражаются. Ничто в мире не стоило этой страшной бойни — ничто.

Его внимание вновь привлекло резкое движение Кельцета, и он увидел, как тролль поднимает лежавшее на земле знамя с разорванным и залитым кровью полотнищем и переломленным древком. Герб на знамени изображал корону, венчающую раскидистое дерево, окруженное венком из ветвей. При виде него Кельцет пришел в крайнее возбуждение и начал яростно махать лапами, обращаясь к Панамону. Тот резко нахмурился и бросил поспешный взгляд на лица ближайших к нему мертвецов, начав затем широкими кругами удаляться от своих спутников. Кельцет взволнованно огляделся и внезапно замер, когда взгляд его глубоко посаженных глаз упал на Шеа; казалось, что-то в лице юноши поразило его. В следующий миг Панамон вернулся, на его широком лице читалась необычная для него тревога.

— У нас здесь серьезные проблемы, друг мой Шеа, — тихо проговорил он, решительно кладя руки на бедра и расставляя ноги. — Этот штандарт — это знамя эльфийского королевского дома Элесседилов, личное знамя Эвентина. Я не нашел его среди мертвых, но это ничего не означает. Если с эльфийским королем что-то случилось, это может стать поводом к войне, невероятной по своей свирепости. Все эти земли станут одним большим пепелищем!

— Эвентин! — в страхе воскликнул Шеа. — Он же охранял северные границы Паранора на случай, если‡ Он спохватился и замолк, уверенный, что уже выдал себя, но Панамон Крил продолжал говорить и, очевидно, не расслышал его слов.

— Какая-то бессмыслица — карлики насмерть бьются с эльфами на краю голой равнины. Что могло заставить Эвентина отправиться так далеко на север? Ведь они за что-то сражались! Не понимаю‡— Он замолчал, и его незаконченная мысль повисла в воздухе. Внезапно он посмотрел на Шеа.

— Что ты сейчас сказал? Что-то об Эвентине?

— Ничего, — в страхе пролепетал юноша. — Я ничего не говорил‡ Рослый вор схватил перепуганного юношу за тунику, подтащил к себе и с усилием приподнял в воздух, так что их лица почти соприкоснулись.

— Не делай умное лицо, мальчик! — Его свирепое красное лицо казалось громадным, а блестящие глаза сузились. — Ты что-то знаешь об этом — так говори! Я с самого начала подозревал, что ты знаешь много больше, чем рассказываешь, об этих камнях и о том, почему карлики вдруг взяли тебя в плен. Ты достаточно обманывал меня. Довольно.