Рабы «Майкрософта» - Дуглас Коупленд

— Иногда, когда одиночество накатывает слишком сильно, жизнь выглядит просто ужасной и я не хочу оставаться здесь. Ну, в смысле, на Земле, Я хочу быть… там. — Он показал на луч солнца, струившийся в окно, и на небо над Заливом. — Мысль о Штрих-коде — единственное, что привязывает и держит меня на Земле.

— И что ты собираешься предпринять по этому поводу, Майкл?

Он вздохнул и посмотрел на других бизнесменов в ресторане.

— Но что же ты собираешься предпринять но этому поводу? — снова спросил я.

Он поднял на меня взгляд.

— Майкл, я здесь именно поэтому? Я что, должен как-то участвовать?

— Можешь оказать мне услугу, Даниил? Я так и знал.

— Какую?

— Посмотри на меня.

— Я смотрю.

— Нет, посмотри!

Майкл поместил себя под линзу микроскопа: пухлый очкарик, плохо одетый, в футболке с короткими рукавами цвета желтой папиросной бумаги, бледный лицом, с прической под названием «Прополка сорняков» (занудский стереотип, который почти совсем уже вымер) — натуральный ботаник, молодой чертежник где-то из эры Маккарти. Но из-за свечения интеллекта, исходящего от Майкла, его можно ошибочно принять за слабоумного, или, как говорит Итен, за спалоумного. Я сказал:

— И что я должен увидеть?

— Посмотри на меня, Даниил: как в меня вообще может кто-то влюбиться?

— Майкл, это смешно. Любовь не имеет практически ничего общего с внешностью. Это когда внутренности двух людей перемешиваются.

— Ничего общего с внешностью? Вам всем легко так говорить. Мне каждый день приходится работать в нашем сходящем-с-ума-по-телу мире продукции Аарона Спеллинга. Думаешь, я не замечаю?

— К чему ты клонишь? Как я понимаю, если один человек чувствует что-то, то обычно очень велик шанс, что и другой чувствует то же самое. Так что с внешностью это вопрос спорный.

— Но когда они видят меня — мое тело, — все чувства улетучиваются.

Я уже как-то начинал терять терпение, да и кто я такой, чтобы быть экспертом в любви?

— Я думаю, ты абсолютно влюблябельный. Наш офис — это шоу дураков, что совсем не отражает всего мира в целом.

— Ты говоришь как отец, сыну которого только что поставили пластинку на зубы и наложили повязку на голову.

— Так что ты хочешь, чтобы я сделал, Майкл?

Он помолчал, посмотрел направо и налево, а потом сказал мне:

— Я хочу, чтобы ты съездил от моего имени в Ватерлоо. Встретился со Штрих-кодом. Предложил… ему… работу. Штрих-код — самый талантливый программист, с которым я когда-либо общался.

— А почему бы тебе самому не съездить, Майкл? Он посмотрел на себя, скрестил руки на груди и сказал: — Я не могу. Меня… отвергнут.

Да, если я что-то и знаю про Майкла, так это его упертость.

— Майкл, но если мне придется поехать, я ни при каких обстоятельствах не хочу притворяться, даже на одну микросекунду, что я — это ты.

— Нет! Тебе не придется! Просто скажи, что я не смог приехать и ты сделал это вместо меня.

— А что, если Штрих-код окажется сорокавосьмилетним мужиком в подгузнике, подвязанном макаронами?

— Такова любовь, хотя я надеюсь, что это не тот случай.

— Как долго вы со Штрих-кодом переписывались по мэйлу?

— Почти год.

— А Штрих-код знает, кто ты такой? Чем ты занимаешься?

— Нет. Ты же знаешь шутку: «В Интернете никто не знает, что ты собака».

— О Боже!

— У тебя получится!

— Но, Майкл, этот Штрих-код может оказаться кем угодно.

— Даниил, я уже люблю его внутренний мир. Мы уже смешались. Я приму то, что судьба мне подкинет.

— Объясни мне один момент: как можно разговаривать с кем-то около года, даже не зная его возраста или пола?

— О Даниил, в этом-то и кайф.

Вернувшись в офис, я позвал Карлу прогуляться со мной и сразу же рассказал ей о Майкле; она воскликнула, что это самая романтичная история, которую она когда-либо слышала, и поцеловала меня прямо там, посреди центральной улицы.

— Майкл такой смелый, что любит так слепо.

Когда я сказал ей, что это разговор конфиденциальный и что Майкл предпочел бы, если Дасти и Сьюзан ничего не узнают, на ее лице отразилось легкое раздражение, но она поняла. Эти двое могут быть беспощадными.

Сьюзан показала мне дюжину коробок «Сменных блестящих волос» из Барби-ряда магазина игрушек. Это было так жутко: мертвые искусственные волосы внутри розовой коробки. Все Чиксы получают по Официальному Браслету «Чикс», сделанному из связанных узлом «Пентиум» волос Барби с маленькой висюлькой, отлитой в виде силиконовой кристаллической решетки, изготовленной другом Эммета в Саннивейле.

— Круто или как?

Сьюзан объединила уже более 3500 Чиксов. Так что, похоже, «Чикс» стал реальностью. Си-эн-эн уже изменила ее мир.

Деформация времени: прошло девять месяцев с тех пор, как я приехал сюда. Сколько я тут пробыл? Сказать не могу. Через три дня улетаю в Ватерлоо.

Я сидел в машине с мамой где-то в Мелно-Паркс и вдруг нас окружили штук девять машин «порше». Это выглядело просто нелепо. Мама сказала:

— Когда мы с твоим отцом только переехали сюда в 86-м году и я увидела все эти автомобили, то подумала: «Боже, как же тут много наркодилеров!»

— Мам, а ты покупала наркотики для айбиэмовских вечеринок отца?

Так смешно подкалывать маму. Она улыбнулась:

— О, ну, знаешь… я вырезаю новости из газет.

Этот короткий диалог напомнил мне о том, что хотя здешний автомобильный статус отличается от майкрософтовского, он не менее иерархичный и фетишистский.

Итен ничего не знает о моей своднической миссии. Он думает, что я еду в Ватерлоо, чтобы поторговаться насчет покупки некоторых подпрограмм и, возможно, нанять новичка. Он зашел к нам домой сообщить, что будет сопровождать меня до Онтарио: ему нужно поговорить с кем-то из «КорелДро» в Оттаве. Они оплачивают его поездку, что опять-таки является наживкой.

Я назвал это очень случайным совпадением, а Итен ответил, что не только само словосочетание тавтологично («случайное совпадение»), но и что он вообще не верит в случайности — по-моему, это скрытое признание в религиозности.

Итен.

Странно.

Он сказал, что вечером докажет мне.

Затем мы пустились в обсуждение Школ Зануд и конца эры «однодозового» образования, и, конечно же, это перетекло в составление списка учебных заведений, имеющих наивысшую занудскую репутацию.