Следы на песке - Джудит Леннокс

Фейт почти не могла вспомнить месяцы, последовавшие за гибелью матери. Они были одинаково мрачны и унылы, лишены событий и чувств, которые делают прошлое запоминающимся.

— А потом Николь вдруг снова изменилась, — продолжил Гай. — Она начала ходить по клубам, театрам и в гости к немногим оставшимся друзьям. Но уже без меня. В конце концов она сказала мне, что все кончено. Я ждал этого. Я был рад. Меня уже начала возмущать ее способность к выживанию. К тому времени я понял, что моя собственная жизнь разрушена. Я потерял семью, дом, работу. И я потерял тебя. А она — она так ужасно страдала, а потом все это слетело с нее, как шелуха, не оставив следов. Если бы она осталась, я бы ее возненавидел.

Заставив себя взглянуть на него, Фейт спросила:

— Так ты вернулся к Элеоноре?

— Я вернулся к Оливеру.

Она вспомнила об Элизабет, о сильной и болезненной любви, которую испытывала к маленькой племяннице.

— Как он?

— Хорошо, — улыбнулся Гай. — У него такие успехи в школе, что его перевели в следующий класс досрочно.

— Это замечательно. А как Элеонора? — спросила Фейт, разглядывая свои руки. — Наверное, счастлива, ведь она получила все, что хотела.

— Нет. — Он зажег сигарету и покачал головой. — Я не думаю, что Элеонора счастлива. Она была счастлива во время войны, когда работала в Женской добровольной службе. Ей так и не удалось найти другое подходящее занятие. После войны она пыталась устроиться на работу, но то ее не принимали из-за возраста, то не хотели брать, потому что она женщина, то работа оказывалась слишком скучной.

Фейт всегда представляла Элеонору такой, какой она видела ее в последний раз, с отблеском триумфа в глазах. Трудно было поверить в то, что эта женщина тоже страдала.

— Сейчас Элеонора тратит всю энергию на семью, — сухо пояснил Гай. — На меня, потому что от моих успехов зависит ее положение, и на Оливера, потому что любит его. — Он затянулся сигаретой. — Понимаешь, Фейт, я заключил сделку. Элеонора приняла меня обратно и позволила снова увидеть сына на условиях, что я стану партнером ее отца. Большую часть своих собственных пациентов я потерял. Если врач бросает семью ради женщины легкого поведения — а именно такое мнение сложилось о Николь, — его пациенты начинают разбегаться. Меня привыкли считать образцом добродетели, а я совершил неподобающий поступок. Без помощи Сельвина мне вряд ли удалось бы получить практику снова. Так что, видимо, все сложилось к лучшему. — Он криво усмехнулся. — Но в последнее время мне стало казаться, что я заплатил за это слишком большую цену. Когда я увидел Джейка — с разбитой головой, с синяком под глазом, после драки с каким-то бандитом в пабе, — так вот, когда я увидел его, я вдруг почувствовал, что мне еще хуже, чем ему.

— Не лги мне, Гай. Не придумывай того, чего нет.

— Но это правда.

— У Джейка ничего нет, Гай. — Ее голос дрогнул. — Ничего постоянного. Ни дома, ни работы. Я потеряла счет его профессиям и его женщинам… Деньги, которые я даю ему в долг, он никогда не возвращает. А сколько раз я вытаскивала его из полицейского участка, куда он попадал по пьянке… Я только и делаю, что разгребаю хаос, который он создает. А он губит себя, и я не в силах остановить его. Так чему же ты завидуешь, Гай?

— Тому, что он, по крайней мере, честен. А я… я научился жить во лжи. Научился находить оправдания, вроде того, что богатые нуждаются в хорошей медицине не меньше бедных, что деньги создают свои проблемы. И прочие лицемерные доводы. Понимаешь, иногда мне кажется, что я продаю душу, — с горечью добавил он. — И тем самым отравляю всех — себя, Элеонору, даже Оливера.

Дождь за окном почти перестал, редкие капли широкими кругами расплывались в лужах на мостовой.

— Нам пришлось жить в трудное время, Гай. Правила все время менялись. Мы с трудом приспосабливались к ним.

— «Любой ценой держаться вместе, — с улыбкой процитировал он. — Не подавать вида, что тебя что-то волнует».

— Правила Мальгрейвов… Странно, что ты их помнишь.

— Я помню все, — с жаром проговорил он. — Я помню Ла-Руйи… И как мы плавали на лодке по озеру… Я помню лес и ту гадюку…

Две маленькие ранки, следы от змеиных зубов на коже. Но боль от укуса осталась в прошлом.

— Ты возвращалась туда?

Фейт покачала головой.

— Джейк был там. Во время войны, в сорок третьем. Он участвовал в Сопротивлении. Джейк хорошо знает Францию, и Дэвид Кемп организовал для него секретную работу.

Она замолчала, потому что не хотела ни говорить, ни думать о Ла-Руйи.

— Ла-Руйи разрушен? — с тревогой спросил Гай. — Наверное, его разбомбили в сорок четвертом, во время высадки десанта…

— Нет, Гай. — Понимая, что ей все равно не уйти от этого рассказа, Фейт сделала глубокий вдох и начала монотонным, лишенным эмоций голосом: — В августе сорокового немцы решили занять замок. Женя попыталась остановить их. Она всегда говорила, что будет сопротивляться. Она заперлась вместе с Сарой внутри и подожгла дом. Но оказалось, что спалить замок дотла не так-то легко. Сгорели только крыша и чердак. Женя и Сара выжили во время пожара.

Фейт замолкла, потом с усилием продолжила:

— Их отправили в концентрационный лагерь. Женя была полькой, а Сара — еврейкой. После войны Джейк навел справки. Они обе погибли в Освенциме.

— Боже мой, — прошептал Гай.

После паузы Фейт сказала:

— Когда я навещала Ральфа в Норфолке, я поехала покататься на велосипеде и наткнулась на дом, который напомнил мне Ла-Руйи. Конечно, он гораздо меньшего размера, и это Англия, а не Франция, но есть какое-то сходство. Ставни на окнах, лес, заросший сад. Дом пустой… он продается. Пока его еще не купили.

До сих пор Фейт никому не рассказывала о доме в лесу. Даже Кон. Почему она заговорила об этом с Гаем? Возможно, это был жест примирения. Прощения.

— Ты хочешь его купить?

Она рассмеялась.

— Гай, там нет водопровода и электричества, но все равно он стоит гораздо больше, чем я могу заплатить. Но, должна признаться, я начала копить деньги. У меня есть банка из-под варенья, куда я кидаю шестипенсовики. Этот дом — моя мечта.

Он улыбнулся, сунул руку в карман и достал монетку в шесть пенсов.

— Тогда позволь мне сделать вклад. Твои мечты должны осуществиться. Мои — давно в прошлом. — В его голосе прозвучала горечь. — Мне пора, — сказал он, бросив взгляд на часы, и поднялся на ноги. — Время ужина. Если хочешь, позвони мне. Моя приемная на Чевиот-стрит. Номер телефона есть в справочнике. — И, уже повернувшись, добавил: — Я любил Николь за ее сходство с тобой, Фейт. Отличия всегда больно царапали душу.

Фейт закрыла магазин и отправилась на Лестер-сквер на встречу с Руфусом. Вокруг уличных фонарей и светящихся вывесок клубился туман. В ресторане, когда ужин подошел к концу, Руфус вручил ей плоский сверток.