Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Роберт Д. Каплан

Четыре года спустя я возвратился в это средоточие разрушений: к окрестностям Банда-Ачеха, где во рвах-могильниках, под почвой немых опустелых полей, покоились десятки тысяч мертвецов, к новехоньким мечетям, к свежеасфальтированным дорогам, к скоплениям недавно выстроенных опрятных домиков, крытых кровельным железом, – и к неповрежденным судам, поныне лежащим на боку или стоящим на ровном киле далеко в глубине острова: там, куда занесла их исполинская волна. Примерно в 5 км от линии берега, посередине поля, где куры и петухи копошатся среди высоких трав, нам является невероятное зрелище: «Бапунг», судно водоизмещением 2600 т. Прежде им пользовались как плавучей электростанцией мощностью 10,5 мегаватт. Длина «Бапунга» – более 60 м, заржавевший красный корпус высится более чем на 18 м, а там еще и палубные надстройки, и прокопченная дымовая труба – ни дать ни взять небольшая фабрика времен промышленной революции. Неподалеку, как случайный довесок, 22-метровая рыбацкая посудина покоится на крышах двух соседних домов – туда ее определило цунами.

Я видел небольшую мечеть со сместившимися и покосившимися колоннами – словно между ними стоял могучий Самсон и расталкивал каменные столпы в стороны. Мечеть не рухнула только чудом. Другим чудом было то, что клокочущие воды неудержимо катились до самых ступеней блистательной Великой Мечети, но замерли возле них и двинулись вспять. Это отнюдь не местная выдумка и побасенка. Чудо подтверждается фотографиями. В тех краях громадным приливным волнам – природным явлениям истинно библейского размаха – издавна придавали глубокое религиозное, а стало быть, и политическое, значение. Это цунами прояснило исторически неповторимые и крайне напряженные отношения Северной Суматры с индонезийским государственным руководством, пребывающим на главном острове архипелага – Яве. А заодно повлияло на предельно запутанную борьбу за самую душу и суть ислама, идущую в Индонезии – наиболее густонаселенной мусульманской стране, четвертой в мире по численности населения.

Грядущая судьба ислама в огромной степени определится событиями в Индонезии, где разные средневосточные силы – от архиправоверных саудовских ваххабитов до модно-глобальной телевизионной компании Al Jazeera – наперебой стараются завоевать умы и сердца, преодолеть остатки многобожия и веру в лесных духов. Ничто не влияет на религию так сильно, как непостижимые и разрушительные природные явления. Религия и возникла как своего рода ответ окружающей природе. Все 240 млн человек, населяющих Индонезию, пребывают в огненном кольце: среди континентальных геологических разломов, смещающихся тектонических плит и действующих вулканов. Обширные лесные угодья истребляются нещадно. Из всех людей на свете, живущих примерно в десятке километров от действующего вулкана или еще ближе, половина – индонезийцы. «После цунами здешний ислам сделался более чутким по отношению к себе самому – я бы сказала, он углубился в самоизучение», – заметила Риа Фитри, борец за женские права и профессор правоведения.

Цунами – не первый случай в новейшей индонезийской истории, когда стихийное бедствие коренным образом повлияло на религию и политику. Писатель Саймон Винчестер свидетельствует: в 1883 г. извержение Кракатау, вулкана, высившегося в Зондском проливе между Явой и Суматрой, породило приливную волну, погубившую многие десятки тысяч людей. Общественные последствия оказались ужасающи: на Яве вспыхнули мусульманские восстания против европейцев – и это во многом предвосхитило события, грянувшие в следующем веке [2]. Опасен отнюдь не фундаментализм как таковой, но – мы убедились в этом на примере Бангладеш – опасно сочетание и взаимодействие фундаментализма с природными бедами и демографическими невзгодами.

Долгое время область Ачех на севере Суматры была независимым султанатом, поддерживавшим более тесные отношения с Малайзией и благодаря надежным, устойчивым муссонным ветрам со Средним Востоком, чем с остальными островами Индонезийского архипелага. Множество ачехских мечетей и органическая связь Ачеха с Аравийским полуостровом – связь, основывавшаяся на торговле перцем и паломничестве-хадже, – стяжали этой области прозвище «Преддверие Мекки». Ачех – единственная часть Индонезии, живущая согласно законам шариата, но в гостиницах подают пиво, телесные наказания ограничиваются беззлобными порками. Никому никогда не отсекают, как в Саудовской Аравии, кисти рук. Мальчики и девочки играют вместе на школьных дворах. Чарующе улыбающиеся женщины скрывают волосы под легкими шарфами-джибабами, носят обтягивающие джинсы и туфли на шпильках, водят мотоциклы. В других краях Индонезии женщины, обмотавшие волосы прозрачным шарфиком, облаченные в легкие блузки и вызывающе тесные, тугие брючки, сшитые по последнему крику западной моды, – повседневное зрелище. Говорят – хотя сам я такого не видывал, – будто в Джакарте женщина может повязать голову джибабом, натянуть коротенькую рубашку, едва прикрывающую грудь, и разгуливать с обнаженным животом. Требования индонезийской скромности заставляют женщину лишь кое-как прятать волосы – около шеи эта скромность и заканчивается.

Да и положенный приличиями шарфик-джибаб – добрый признак современности. Он указывает на то, что женщина изучала вопросы веры, посещая школу. Женщина, закутавшая голову шарфиком, защитилась броней символической стыдливости и может безбоязненно вступать в профессиональный мир, населенный мужчинами. «Строгих предписаний насчет женской одежды не существует. Тело должно быть прикрыто, остальное – дело вкуса, – поясняет борец за женские права Риа Фитри. – Суровые требования, предъявляемые к женской одежде кое-где на Среднем Востоке и в Малайзии, оказались бы на здешней почве просто неприемлемыми». Индонезийская женская одежда отражает воздействие не столько окружающего ханжества, сколько чудесного религиозного разнообразия: ислам – даже в истово, глубоко верующем Ачехе – мирно и все же непреклонно борется с подспудными влияниями индуизма и буддизма, упорствующих там и поныне.

Поскольку свыше 200 млн из 240 млн индонезийцев – мусульмане, Индонезию можно считать одним из государств, наиболее успешно обращавших свое население в ислам [3]. Особенно привлекательно то, что ислам принесло на индонезийскую землю не острие завоевательского меча, как это было почти везде – от Иберии до Индийского субконтинента, – а торговое мореплавание. Первым обратился в ислам средневековый Ачех. Зачастую ислам проповедовали купцы, люди космополитического склада, которые отнюдь не стремились насаждать однородность или уничтожать иные веры и культуры. Самые первые мусульманские посланцы-проповедники, приплывшие на Яву, известны как девять святых (вали санга). Предание о них схоже со сказанием о 12 суфийских праведниках (аулья), которые принесли ислам в бенгальский Читтагонг. Вполне вероятно, что на востоке Индийского океана, куда не простиралось арабское владычество, праведниками и святыми звали проповедников-купцов.

Ислам утвердился рано и пустил глубокие корни в тех землях, что лежали всего ближе к международным торговым путям – на Малайском полуострове и на суматранских берегах Малаккского пролива [4]. И чем дальше вы забираетесь в глубь страны, к отрогам темно-бурых гор, по склонам которых стекают к долинам зеленые леса, тем самобытнее становится местный ислам. Не быстро навязанный и насаженный клинками захватчиков, а неспешно, постепенно проникавший в Индонезию многие сотни лет посредством торговых и культурных связей, тамошний ислам пропитан языческим суфийским учением. Многие мусульмане, прибывшие сюда с Великого Среднего Востока, – персы, гуджаратцы, гадрамауты – на себе испытали, что значат гнет и притеснение, а потому отличались веротерпимостью, поясняет Юсни Саби, ректор Государственного института исламских исследований в Банда-Ачехе.