Сильнее магии - Аманда Квик

И Леона разрыдалась. Рыдания вырвались из ее груди неожиданно, застав врасплох ее саму. Какое-то мгновение назад она была охвачена яростным негодованием, а теперь слезы потоками лились из ее глаз, как вода в водопаде. Да что с ней такое? «Думай о хорошем!»

Увы, в данный момент совет дядюшки Эдварда оказался бессильным против потока эмоций, которые так и рвались из нее наружу. Отвернувшись от Таддеуса, Леона закрыла лицо обеими руками и плакала.

Она плакала о матери, которую потеряла, когда была еще совсем юной; о дяде, которому доверяла и который покинул ее; о Каролин, подруге, с которой надеялась делить кров до конца жизни; о детях, которых она могла бы родить, если бы вышла замуж за Уильяма Тровера. Больше всего слез у нее вызвали воспоминания о бессонных ночах, когда она смотрела на потолок и старалась представить себе свое будущее; о той энергии, которую она потратила на то, чтобы думать о хорошем, хотя сразу было понятно, что это пустая трата времени.

Леона услышала, как где-то, довольно далеко от нее, завыл Фог, но она не могла унять слез, чтобы пойти и погладить его. При мысли об этом Леона зарыдала еще сильнее.

Она ощутила, как Таддеус положил руки ей на плечи. Повернув Леону к себе, он, не сказав ни слова, крепко обнял ее.

Леона прижалась к нему и рыдала до изнеможения, до тех пор, пока слез не осталось. Когда она, наконец, успокоилась, прижимая лицо к его пиджаку, промокшему от ее слез, Таддеус поцеловал ее в голову.

– Прости меня, – прошептал он. – За все прости.

– М-м-м… – промычала в ответ Леона, не поднимая головы.

– Почти за все, – поправился Таддеус.

Она рассеянно кивнула.

– В большей части случаев твоей вины не было, – сказала она.

– Кроме потерянной невинности.

– Да, в этом ты виноват, – кивнула Леона.

Приподняв ее подбородок, Таддеус посмотрел в заплаканные глаза Леоны.

– Знаешь, за это мне как раз извиняться не хочется, – промолвил он. – И я не чувствую ни капли сожаления.

– А почему ты должен сожалеть? – пожала она плечами, прикрывая лицо собственным рукавом. – Это же была моя невинность, а не твоя.

– Причина, по которой я не испытываю ни капли сожаления по этому поводу, заключается в том, что это было самое чудесное, самое замечательное из всего, что я сделал в своей жизни, – проговорил Таддеус.

– О! – Надежда вернулась к ней словно из ниоткуда, как будто и не казалась ей потерянной навсегда еще какую-то минуту назад. – У меня точно такое же ощущение, – призналась она.

Таддеус нахмурился:

– Но если это так, то почему ты включила потерю собственной девственности в список тех проблем, которые больше всего досаждали тебе за последнее время?

– Вовсе я не называла это списком досаждающих мне проблем, – возразила Леона. – Потерю девственности я попросту сочла тем, что вызвало у меня стресс.

– Что, черт возьми, это означает?

Она с улыбкой посмотрела на него:

– Мне очень жаль, Таддеус, но есть вещи, даже очень-очень приятные, которые могут вызывать у нас стресс.

– Но это же смешно! – воскликнул Таддеус. – Ну какой стресс может возникнуть в такой ситуации?

– Ты что же, хочешь стоять тут и спорить со мной о том, что я должна и чего не должна чувствовать, когда теряю девственность?

– Да, черт возьми, я готов спорить с тобой об этом! – отозвался Таддеус. – Я тоже принимал участие в том, что происходило тут в ту ночь, но я не испытал даже намека на стресс.

– Возможно, дело в том, что это не так задело твою чувствительность, – предположила Леона.

– Черт возьми, женщина, я уже говорил тебе, что в ту ночь, когда ты с помощью камня утренней зари спасла меня от действия ядовитых испарений, между нами возникли некие физические узы, – напомнил Уэр.

Оттолкнувшись от него, Леона выпрямилась, приосанилась и приготовилась поставить на карту все свое будущее. «Думай о хорошем!»

– Мне ничего не известно о физических узах, – проговорила она. – И единственные узы, о которых я знаю, – это узы любви.

Настала очередь Таддеуса изумляться.

– Что ты сказала?

– Я почувствовала, что люблю тебя, еще в экипаже, когда мы вместе боролись с твоими демонами и когда я ощутила силу и страсть твое го духа. Именно тогда я поняла, что ты – тот самый человек, которого я ждала всю жизнь.

Ликующее удовлетворение вспыхнуло в атмосфере вокруг нее. Таддеус вскрикнул так громко, что его, без сомнения, было слышно далеко за пределами оранжереи и даже в доме. Схватив Леону за талию, он поднял ее в воздух и закружил вокруг себя.

– Я люблю тебя! – не то прокричал, не то прорычал он своим особым гипнотическим голосом. – И буду любить тебя до конца моих дней, Леона Хьюитт, и даже тогда, когда придет конец нашей земной жизни. Ты слышишь меня?

Легкий радостный смех зазвенел в стеклянных стенах оранжереи. Леона не сразу поняла, что смеется она сама.

– Я тоже люблю тебя, Таддеус Уэр! И я тоже буду любить тебя до конца моих дней и даже тогда, когда придет конец нашей земной жизни.

Эти клятвы связали их так же крепко, как и те обеты, которые новобрачные дают в церкви. Перестав кружить Леону, Таддеус остановился, крепче прижал ее к себе и впился в ее губы долгим поцелуем.

Находившаяся в библиотеке Виктория испытала огромное удовлетворение. Иногда собственный талант приносил ей разочарование, но в тех случаях, когда она оказывалась права, Виктория буквально сияла от счастья.

Она посмотрела на Фога, который перестал выть и теперь прижимал свой холодный нос к французским дверям. Его уши напряженно приподнялись, а взгляд был устремлен на оранжерею.

– Говорила же я тебе, что выть ни к чему, – оживленно промолвила Виктория. – Они сделают друг друга счастливыми. Я поняла это, как только увидела их вместе. Видишь ли, у меня талант чувствовать такие штуки. И я никогда не ошибаюсь.

В бальном зале накопилось столько энергии, что с ее помощью можно было бы зажечь люстры. Каждый из присутствующих – а все это были могущественные, влиятельные члены общества «Аркейн», его элита, – мог бы незамеченным пробраться сквозь обычную толпу. Но когда в одном помещении собралось множество людей с паранормальными способностями, атмосфера буквально засияла. Весенний бал был блестящим событием как в паранормальном, так и в нормальном отношениях.

Леона с Таддеусом и Викторией стояли в стороне от толпы и наблюдали за тем, как танцующие занимают места на танцполе. И вот в самой середине зала хозяин Общества закружил свою жену в первом вальсе. Толпа выразила свое одобрение бурными аплодисментами. Однако было понятно, что когда речь заходила о Гейбе и Венеции, можно было считать, что в зале никого, кроме них, не было.