Сибирская кровь - Андрей Черепанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По субботам моя мама организовывала генеральную уборку с мытьем полов и даже внутренних дверей, давала задания и мне с сестрой с наших еще дошкольных лет (с той поры я долго не любил субботы). В начальных классах привлекала меня к решению задач «Кванта», когда-то популярного физико-математического журнала для школьников и студентов. На первом этапе объясняла, как надо их решать, через год мы с ней соревновались с переменным успехом, кто быстрее найдет верный ответ, а годам к двенадцати победа обычно оставалась за мною.
Но при такой самостоятельности я был чрезмерно домашним, не терпел детские ясли и сад. Часто чуть ли не весь день стоял или сидел у своей ясельной кроватки, держась за ее ножку, пока за мной после окончания работы не приходила мама. И не дай бог, она не забирала меня самой первой! Та же проблема – с летним детским лагерем. Мама часто вспоминала, как каждое воскресенье с самого утра она должна была проводить в лагере со мной, и когда уже затемно возвращалась по лесной дороге на велосипеде домой, даже вдалеке слышала мой плач. Впрочем, я и сейчас не особо люблю посещать чужие дома, предпочитаю принимать гостей у себя.
В первый класс школы № 29 г. Якутска поначалу ходил без сопровождения родителей, но после переезда нашей семьи зимой 1969–1970 года в однокомнатную квартиру кирпичного дома в доме № 4 на улице Халтурина[426] в сильные холода меня подвозил в школу и забирал после продленки отец: все-таки добираться надо было в темное время суток и больше километра. Помню, как-то раз он не смог приехать вовремя, учителя меня не удержали, и я пошел домой один. По дороге так замерзли мои руки, а варежка превратилась в льдышку в форме ладони, что периодически соскальзывала с нее вместе со школьным портфелем. Не снимая варежку с ручки портфеля, я засовывал в нее бездвижную ладонь, поднимал портфель и шел дальше по слабо освещенной улице. Дома мама долго сокрушалась и разогревала мне отмороженные руки и ноги, они несколько десятков минут страшно болели и с того дня не терпят холода.
Во второй и третий классы я ходил в близко расположенную школу № 5, в четвертый-седьмой – в довольно отдаленную, но самую в то время «продвинутую» № 8 (ее директором был муж моей тети Андрей Иванович Михеев). И тогда я выучил произношение чисел на якутском языке, которые прекрасно помню до сих пор. Дело в том, что в те годы первые классы Якутска освобождались от школьных занятий при пятидесяти одном градусе мороза, вторые – при пятидесяти двух и так далее. В пятьдесят шли в школу все[427], в шестьдесят – никто. А утренние новости по радио всегда завершались прогнозом погоды, и сначала он давался на местном языке. В лютую зиму хотелось побыстрее узнать, не наступило ли счастье не идти сегодня на занятия.
Учился хорошо, но уже не был, как в первом классе, отличником и разок «скатился» до тройки в четверти по какому-то предмету. И по ходу уроков очень редко, но получал двойки и тройки. Даже помню, что заклеивал страницы дневника, чтобы родители не увидели такого позора. Но они не имели особой привычки проверять, как я сделал уроки и сделал ли, смотреть мой дневник, и в нем обычно я сам расписывался за свою маму. Будь с учебой совсем плохо, им бы о том говорили на родительских собраниях. А вот лишний контроль детей расхолаживает.
В четырехкомнатную квартиру дома № 2/2 на улице Ярославского мы переехали в конце 1976 – начале 1977 года. Ее балкон выходил в сторону местного краеведческого музея, во дворе которого стояла башня древнего Якутского острога. До нее напрямую было всего лишь сотню-полторы метров, и мы с одноклассниками иногда подходили к строению, заглядывали внутрь, где хранились не выставляемые музейные экспонаты, включая мумию якутки. Если моя версия о происхождении верхоленских Черепановых от переехавшего в Якутск купца из Пустозерска верна, то через триста тридцать лет один из его потомков смог увидеть и прикоснуться к тому строению, к которому, конечно, подходил он. К сожалению, в 1980-х годах та острожная башня сгорела.
Очень близко к дому располагалась средняя школа № 2, которая после своего открытия в 1977 году считалась лучшей в Якутии. Я в ней учился с восьмого по десятый классы. Когда были уроки физкультуры и мне не хотелось таскать с собой сменную обувь, ходил в школу в кедах. Хоть дорога занимала от силы минут пять, в мороз они успевали затвердеть, да и носимая весь школьный сезон «универсальная» болоньевая куртка становилась колом и чуть не звенела.
Я быстро освоился в новом дружном коллективе, и учеба давалась легко. Если в восьмом классе у меня еще были четверки по итогам года: не очень хорошо шли предметы, которые надо заучивать – история и английский язык, то в девятом и десятом – ни одной. Участвовал в олимпиадах по физике, химии и математике. В школах брал первые места, в Якутии – призовые. Наверняка именно в знак признательности за многократную защиту на этих олимпиадах чести школы № 2 директор Александр Иванович Рыбкин[428] добился того, чтобы мне по ее окончании вручили золотую медаль. Я о ней и не думал и спокойно перенес получение на выпускном экзамене по литературному сочинению «четверки». Это сочинение писалось как бы от имени комсомола, пафосно, и до сих пор помню его начало: «Я, комсомол Страны Советов, родился 29 октября 1918 года». И далее – «Мои члены…». Такой текст не понравился местной комиссии, и она занизила оценку, однако, как потом выяснилось, директор опротестовал ее в Москве и найденными цитатами из книг доказал состоятельность спорной формулировки.
Моя сестра Татьяна училась в той же школе на класс младше и тоже хорошо. Но иногда нарушала дисциплину, пропускала уроки. Периодически на школьных линейках меня хвалили, а ее ругали, и тем самым отношение к нашей семье уравновешивалось.
С детства не особо старался, но имел предрасположенность к укреплению и закалке тела (вероятно, восстанавливались навыки моих сибирских предков): в восьмом или девятом классе всего пару раз поделал наклоны на скамье, и мой пресс до сих пор
