Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Лионель молчал, впитывая дорогой голос. Словно и не было этих семисот с лишним лет. Вот она, Тристания — рядом, что-то бормочет, плачет и целует руки. Родная, единственная, смертоносная воительница… А память услужливо ответила на незаданный вопрос.

Он очнулся ближе к вечеру. В голове били колокола, а в груди пылала звезда боли. Кто он? Почему здесь? И где это — здесь? Умирающий с хрипом приподнялся на песке и увидел море. Руки сами потянули тело к кромке прибоя. Почему-то надо было попасть в эту воду, мерцающую в вечернем сумраке мириадами светящихся водорослей, принесенных из глубин. Почему, забывший себя от боли эльф не знал. Но так было надо.

Лионель вспомнил, что когда-то сказала ему родная бабушка под сенью старых деревьев в роще возле родового даракаля Алансаль.

— Храни свой секрет, внук, от всех. Даже от дорогих твоему сердцу эльфов. Особенно от них. В нашем роду когда-то затесался орк. А у них, как известно, двойное сердце. И у тебя такое же. У всех в нашем роду теперь такие сердца. И если однажды тебя попробуют убить, враги или друзья, ты имеешь шансы остаться в живых.

— Бабушка, а разве убитое сердце не будет гнить в груди? Не убьет меня?

— Вот еще, глупости говоришь, Ли. Твое тело растворит мертвое сердце, а потом постепенно вырастит ему замену. И лет через триста после покушения у тебя вновь будет секрет, о котором никто не должен знать. Другое дело, что эти триста лет еще надо будет прожить…

Поэт вновь дернулся, вырвал свои руки из Трисовых и отошел на шаг. Герцогиня беспомощно следила за ним больными глазами. Лионель хрипло сказал:

— Я в тот день не закончил рассказывать тебе свое стихотворение, Трис. Дослушай его…

Он вздохнул и на выдохе прочитал:

Тристания обмякла безвольной куклой, отчего в сердце Лионеля что-то заныло, рванулось к жене и так же безропотно замерло. Слова сами собой пришли в голову, заканчивая давно написанные строки новыми:

Трис дернулась, но тут же обмякла, лишь прошептав в ответ:

— Прости.

— Простил, — тихо ответил поэт, подходя к убитой горем жене.

Герцогиня вскинула голову с недоверчиво распахнутыми глазами. Лионель криво улыбнулся и сказал:

— Простил… Еще в тот день, когда принял твое предложение создать семью.

Яркое чувство покоя и безмятежности затопило душу барда. Брак, удар ножом, годы одиночества — все это бред и наносное. Вот она — рядом. Та, кто наполнила его жизнь смыслом в далеком теперь прошлом. Та, кто осталась смыслом этой жизни и сейчас. Его старшая супруга… Старшая, младшая, убийственная, покаянная, тоскующая и плачущая. Все это не имело значения. Лионель поднял Трис с колен, прижал к себе содрогающееся от рыданий тело и прошептал:

— Не для того мы вновь встретились, чтобы сразу расстаться, любимая. Мне бы и в голову не пришло взваливать на тебя такую вину. И никакого Аэнто Сахана. Если ты уйдешь туда, я последую за тобой. Люблю тебя, свет моего сердца…

Поэт невесомо поцеловал Тристанию в щеку, принимая губами соленую слезу. А потом они слились в совершенно другом поцелуе, в горниле которого расплавилось все, что когда-либо имело значение. Двое опустились на постель из водорослей, где вскоре слились воедино под шум дождя и крики тоскующих чаек.

И только далеко в степи один худощавый моркот со странным именем Террор вздрогнул, ощутив, как одна из его шицу перестала быть таковой. Истинная любовь не терпит навязанной конкуренции.

Губы Террора расплылись в довольной улыбке. Ненаследный принц искренне обрадовался чужому счастью… И завалился спать дальше.

Из дремы меня вырвало хлопанье двух пар крыльев, пробившееся сквозь шум дождя и прилива. Спавший рядом Лионель, обретенная потеря, часть моей души, сонно пробормотал что-то и открыл заспанные глаза. Он спросил:

— Что случилось?

— Кто-то прилетел, — ответила я, наблюдая за входом в грот.

— Это Балайба и батя, — муж зевнул, смешно прикрыв рот ладонью. А я все никак не могла поверить в свое счастье. Тот, кого я давно похоронила, с кем так и не смогла проститься, лежал рядом, хозяйски облапив. Его спутанные черные волосы щекотали кожу, вызывая нежность и желание потормошить этого эльфа.

Снаружи раздались глубокие гортанные голоса. Некто молодая что-то торопливо сказала, а ей ответил мощный густой бас:

— Щас глянем на ваш трофей.

И в грот ввалились два крылатых существа. Гарпии! Я подобралась, уставившись на пришельцев. Те в ответ уставились на нас. Молодая гарпия сначала ошарашенно открыла рот, а затем на ее грубоватом лице проступила неприкрытая злость. Приревновала, что ли? Это открытие меня не обрадовало. Запечатленная… А крылатая прошипела:

— Так, значит…

Лионель недоуменно посмотрел на нее и спросил:

— Ты чего, Балайба?

— Она помолчит, — вступил в разговор мощный гарпий с седой головой. Очевидное сходство старшего с молодой навело на мысль, что Ли не зря назвал его батей. С пепельно-серым налетом медно-красные крылья старшего гарпия с шумом дернулись, стряхивая воду, после чего он сказал:

— Можешь звать меня Саркалай, странница по морям.

Я вскочила с импровизированного ложа, учтиво полонилась и ответила, старательно прикрывшись рубахой:

— Тристания, лендерра де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари, к вашим услугам.

Гарпий холодно смерил меня взглядом и проворчал:

— Судя по твоей наготе, услуги могут быть и прямого свойства. Могу я узнать, что привело тебя на наши острова?

— Это совершеннейшая случайность, уважаемый Саркалай. Дела моего королевства вели меня в город Лафайкель, откуда мне предписано отправиться в земли орков с посольством, — пустилась я в объяснения.

Гарпий внимательно выслушал мои слова, после чего угрюмо сказал:

— Твое племя всегда пренебрегало гарпиями. За игрушки держите нас. Но все-таки выслушай меня, эльфийка.

— Со всем вниманием, почтенный глава рода. — От его вступления мне стало как-то не по себе.

— То, что ты совершила в незапамятные времена, в наших землях карается смертью. То, что Нокил тебя простил, еще не означает, что мое племя готово последовать его примеру.

Я насторожилась, подобравшись. Еще того не легче… Но не могла не спросить: