Война. Истерли Холл - Маргарет Грэм

Оберон знал одну такую женщину. Он развернулся на каблуках. Его отец сказал ему вслед:

– Мне очень жаль, Оберон. Мне очень жаль, что все так случилось.

Оберон потянулся к дверной ручке.

– И мне тоже, отец, но вы можете чувствовать себя в полной безопасности, пока держитесь от нас подальше и не делаете ничего, чтобы навредить нам каким бы то ни было способом. Я буду хранить документы в безопасном месте – там, где вы не сможете их найти. Помните, два дня – к этому времени я вернусь домой. Вышлите мне телеграмму в мой клуб в Дурхэме с подтверждением от вашего нотариуса.

Оберон поехал в Дурхэм и стал ждать. Как только подтверждение пришло, он поехал на своей новой машине в Истерли Холл, получив тем же утром телеграмму от Вероники, в которой сообщалось, что в их дом пришла лихорадка в виде Роджера. Он ответил ей, что приедет к одиннадцати часам. Сделает ли Эви кофе, чтобы они могли все обсудить?

Истерли Холл, несколькими днями позднее

Эви и миссис Мур как следует протерли край стола, который был ближе всего ко входу, и Вероника с Ричардом уселись там, поглядывая на часы. Эви сконцентрировалась на приготовлении обеда на другом конце стола, потому что голодные желудки не ждут никого, а миссис Мур пошла за травами в теплицу. У них осталось уже меньше половины пациентов, но лихорадка распространялась, и Матрона с сестрой Ньюсом опасались, что их количество снова может увеличиться, когда госпитализация понадобится жителям деревни. Эви поинтересовалась, как сегодня чувствовал себя Роджер. Казалось, что от этой болезни ты либо сразу умираешь, либо быстро избавляешься. Тем не менее, оставаясь верным своей жизненной стратегии, Роджер не делал ни того, ни другого – он просто находился в некоем коматозном состоянии, бедный дурачок. Кажется, его мать умерла, поэтому он и приехал в Истерли Холл. Это место было как яркий светильник, привлекающий мотыльков, и сердце Эви болело за будущее. Что будет со всеми этими потерянными душами?

Только этим утром демобилизованный солдат и бывший пациент Сид Йоланд появился на пороге их кухни. Длина его бедренной кости сократилась после ампутации, но медицинская комиссия не стала замерять ее снова, так что он получал обычную пенсию, хотя ему было положено больше. Ричард получал письма с просьбами о помощи почти каждый день. Вероника прозвала его другом пенсионеров, и он радовался этому титулу. Уже после окончания войны несколько таких пенсионеров нашли дорогу обратно в Истерли Холл, чтобы попросить совета.

Эви приготовила Сиду чашку какао, потому что искренне полагала, что одно это может решить кучу проблем, и прогнала миссис Мур с ее стула, который был ближе всего к горячим плитам. Сай, который читал на кухне Дейли Скетч и мешался у всех под ногами, приподнял бровь.

– Какао, – насмешливо сказал он. – Тут скорее нужно пиво.

Сид, который был простым рядовым и исползал все широкие дощатые дороги Ипра, когда его ранили, покачал головой и опустил ее, чтобы глотнуть горячего напитка из кружки, которую держал в холодных белых руках.

– Что ты, милая, это же лучше всего.

Энни сообщила о нем Рону, пока Ричард сидел у него и проверял какие-то счета, и тот сразу забрал Сида с кухни, чтобы отвести в свой маленький кабинет, кинув Эви через плечо:

– Шоколад только для посетителей, так ведь было, Эви? Ну что за дурной прием.

Она улыбнулась, в отличие от Саймона.

– Наверное, это нормально для тех, кто пересидел здесь всю войну. Можно было успеть щеки отъесть.

Эви напомнила ему, что старый Стэн хотел показать ему розы, которые Саймон посадил для Берни, когда был здесь последний раз, и еще собрал гиацинты для его матери, если он только озаботится тем, чтобы их забрать и передать ей. Он положил газету мистера Харви на стол, поднялся, обнял ее и сказал ей на ухо:

– Я отвезу маме гиацинты. Ей будет очень приятно.

Эви почувствовала облегчение, когда он ушел, и ей сразу же стало стыдно за это. Днем она обязательно уделит ему время.

Ровно в одиннадцать часов до кухни донесся звук въезжающего на задний двор автомобиля. Привез ли Об какие-нибудь новости об их выселении? Могут ли они рассчитывать на что-нибудь другое? Какого черта вообще творится? Вероника сжала руку своего мужа. Ричарду вроде бы что-то было известно, но слишком мало, чтобы им об этом рассказывать – так он, по крайней мере, им сказал.

– Тогда расскажи то, что знаешь! – закричала на него Вероника в тот самый момент, когда Об зашел на кухню. Он попросил сварить кофе к одиннадцати, и вот они, одиннадцать часов. Саймон заметил, когда уходил к старому Стэну:

– Что, опять принимаешь приказы от начальства, да, Эви? В Америке такого уже нет.

Ей уже до смерти надоело слушать рассказы про Америку и про его друга Дена, так что она резко ответила:

– Просто сходи к старому Стэну, ты ему нужен.

Оберон впустил внутрь холод, с улицы прилетел мощный порыв ветра. Он снял свою шоферскую кепку. Его новое пальто было серого цвета и отлично сидело.

– Туринг[12] – это отличная штука, но в нем чертовски холодно, – сообщил он им.

Он размотал свой шарф и уложил в кепку – как раз вовремя, потому что Вероника уже неслась к нему в объятия. Он обнял ее, глядя через ее плечо на Эви. Он широко улыбнулся, и Эви улыбнулась в ответ, почувствовав невероятный прилив теплоты. Ричард уже встал на ноги и пожал Оберону руку, пока Вероника льнула к нему.

– Прибыл прямо к Рождеству, это просто прекрасно, и к тому же цел и невредим. Но чем ты все это время занимался?

Эви поспешила к плите, сняла кофейник с горячего кирпича, на котором он грелся, и разлила кофе по кружкам, уже стоявшим на подносе. Оберон наконец вырвался от сестры и подошел к ней.

– У тебя все в порядке, Эви? Позволь я это возьму. – Он поднял поднос и отнес его на другой край стола, где бисквиты, которые она напекла после завтрака, уже были разложены на самом лучшем фарфоре.

– Ты на долю миссис Мур приготовила, надеюсь?

Эви рассмеялась.

– У меня были бы большие проблемы, если бы я этого не сделала.

Оберон поставил поднос на стол, в то время как Вероника уселась на свой стул, а Ричард – на свой, словно два школьника, которые готовились слушать урок; такое сравнение пришло в голову Эви. Оберон стоял, стягивая перчатки, и смотрел прямо на нее. Его глаза всегда были такие голубые? Конечно, раньше волосы у него были гуще, но они все еще падали ему на левый глаз. Он был такой худой, осунувшийся, израненный, уставший. Он заговорил, глядя только на нее, и она вспомнила тот момент в полевом госпитале, то чувство, которое она испытала, когда его руки обвились вокруг нее, ощущение, что она должна еще что-то понять. Оно напомнило ей про море, про тот день, когда она чуть не утонула.