Всего одно злое дело - Элизабет Джордж

– Ты хочешь получить деньги Муры. Это было твоей целью с самого начала?

– Pazzo[205], – услышал он в ответ. – Вы прямо как ревнивая жена.

– И что это, черт возьми, должно значить?

– Это значит, что копы вышли на меня, sciocco[206]. Это значит, что мой план не сильно отличался от вашего. А сейчас я буду сидеть в камере и ждать, что il Pubblico Ministero решит со мной делать. И в камере я не из-за того, за что вы меня ругаете. Вы хотели, чтобы ее украли? Я это организовал. Capisce[207]?

Наконец Доути понял, о чем идет речь.

– Кто-то еще… Ты сошел с ума? Что он с ней сделал? И, вообще, это был «он» – или ты обратился к какой-нибудь итальянской бабульке, которой нужны бабки? А почему не албанский иммигрант? Или африканец? Или чертовы румынские цыгане? Ты хоть знаешь, кому это все поручил? Или это был просто уличный прохожий?

– Эти ваши оскорбления… Они ни к чему не приведут.

– Мне нужна эта девочка.

– Мне тоже, хотя, подозреваю я, по совсем другой причине. Еще раз говорю: я все закрутил, как и обещал. Что-то произошло, и я не знаю, что. За ней поехали, чтобы закончить эту историю, но… посыльный, который за ней поехал… Я не знаю.

– Что? Что именно ты не знаешь?

– Я предпринял… come si dice?[208]Осторожность. Нет, предосторожность. Мне казалось, что будет умно, если я не буду знать, где ее прячут. Тогда, если полиция вышла бы на меня, а это уже произошло, я не смог бы им ничего сказать, не важно, как долго меня допрашивали бы.

– То есть, – сказал Доути, – ты даже не уверен, жива ли она? Этот… этот твой посыльный мог украсть и убить ее. Она могла не повести себя как безмолвная жертва уличного похищения, она могла поднять шум. Он мог даже запихнуть ее в багажник машины, где она задохнулась… И вот – здравствуйте, я ваша тетя, он посреди улицы с трупом в багажнике.

– Этого не случилось. Этого не могло произойти.

– Да откуда ты знаешь?

– Я очень тщательно отобрал… посланца, давайте так его назовем. Он с самого начала знал, что выплата его полного гонорара зависит от состояния девочки и ее здоровья.

– Ну, и где он? Где она? Что же все-таки случилось?

– Именно это я сейчас и пытаюсь выяснить. Я звонил, но пока безрезультатно.

– То есть что-то пошло не так. С этим ты согласен?

– Si. Sono d’accordo[209], – послышался ответ. – Прошу вас поверить, что я обязательно выясню, что же все-таки произошло. Но поймите, мне приходится соблюдать осторожность, потому что полиция следит за мной.

– Да хоть швейцарская гвардия, мне по барабану, – сказал детектив. – Я хочу, чтобы девочка была найдена. Сегодня.

– Сомневаюсь, чтобы это было возможно, – сказал его собеседник. – Сначала надо найти того, кто за ней поехал. До этого я буду знать не больше, чем вы.

– Тогда, черт возьми, найди посыльного! – взревел Доути. – Потому что если я приеду в Италию сам, счастья тебе это не принесет.

Сказав это, он сломал телефон пополам. Дуэйн стоял на мосту, по которому проходила Ганмейкерс-лейн над каналом Хертфорд-Юнион. Он выругался, швырнул обломки в тяжелые, мрачные волны и следил, как те медленно погружаются в воду, надеясь, что это еще не метафора того, что происходит с его жизнью.

Сальваторе Ло Бьянко, как и всегда, предложил своей матери помощь. Она, как всегда, отказалась. «Никто, – сказала она, тоже как всегда, – не будет мыть и полировать надгробную плиту на могиле его отца, пока жива его верная жена. Нет, нет, нет, figlio mio[210], это не займет много времени. Не больше, чем потребуется на то, чтобы доковылять до источника, развести мыло и приготовить полироль, и тереть эту плиту до тех пор, пока в ней не станет отражаться мое старое скорбящее лицо и небо, с этими великолепными облаками надо мной. Однако ты можешь посмотреть, figlio mio, как это делается, чтобы потом самому ухаживать за камнем, когда мое несчастное тело, наконец, упокоится рядом с твоим отцом».

Сальваторе сказал, что он лучше пройдется, погуляет по дорожке, идущей вокруг могил в этом секторе. Ему надо немного подумать. Она может позвать его, если понадобится помощь, – он будет недалеко.

Мама сделала жест плечами, типичный для любой итальянской матери. Конечно, он может делать, что хочет. Сыновья всегда так поступают, правда? Затем она отвернулась и сказала: «Ciao, Giuseppe, morito carissimo»[211]. И стала рассказывать умершему о том, как она по нему скучает и как каждый день приближает ее к их окончательному воссоединению. После этого она занялась могилой.

Сальваторе наблюдал за ней, пряча улыбку. В их совместной жизни, подумал он, случались такие моменты, когда она была не его матерью, а карикатурой на всех итальянских матерей, этакая «Мама Италия». Сейчас как раз один из таких моментов. Вся правда состояла в том, что Тереза Ло Бьянко, насколько Сальваторе знал это, прожила замужнюю жизнь, ненавидя его отца. Она была одной из тех невероятных итальянских красавиц, от одного вида которой у окружающих дух захватывало. Однако она рано вышла замуж и растеряла всю свою красоту, рожая детей и работая на кухне. И она никогда не забывала этот факт – за исключением тех моментов, когда приходила на Cimitero Urbano di Lucca[212]. Здесь, не успевал Сальваторе припарковаться около его величественных ворот, ее лицо меняло свое выражение – с плохо скрываемого гнева на горе и страдание. Это делалось настолько профессионально, что любой, кроме Сальваторе, увидев ее, подумал бы: вот любящая вдова, только что потерявшая самое дорогое и не желающая смириться с потерей.

Сальваторе улыбнулся и, засунув пластинку жевательной резинки в рот, начал свою прогулку. Он прошел половину расстояния вокруг кладбищенского сектора, с его могилами, украшенными скульптурами ангелов, святых и Девы Марии с ее сыном, когда раздался телефонный звонок. Сальваторе посмотрел, кто звонил. Англичанин. Этот парень, Линли, ему определенно нравился. В самом начале старший инспектор думал, что лондонец будет совать нос во все дела и мешать вести расследование, но оказалось, что он ошибался.