1356. Великая битва - Бернард Корнуэлл

Они замолчали, и через некоторое время Томас различил отдаленный голос трубы. Он уловил его минуту назад и гадал, не послышалось ли ему.

Псы навострили уши и посмотрели на север, и Томас из чистого любопытства направился на звук.

Англичане и их гасконские союзники расположились среди деревьев на вытянутом высоком холме к северу от реки Миоссон. Чтобы оторваться от французов, им требовалось пересечь реку. Она была неширокой, зато глубокой, и для переправы армии пришлось бы воспользоваться мостом у аббатства и бродом, лежавшим западнее. Такой переход занял бы определенное время и дал бы французам шанс напасть на войско, только частично переправившееся на другой берег. Возможно, поэтому армия не двинется с места. Никто не знал, чего ждать от врага.

Определенно можно было сказать, что некоторое время армия еще простоит, потому что знамена разместили на лугу, обрамлявшем лес на гребне продолговатого холма. Штандарты расположились с юга на север, отмечая места сбора ратников. Голос далекой трубы стал настойчивее, и на ее призыв англичане и гасконцы выходили из-под деревьев. Они гадали, не предвещает ли этот сигнал атаку. Лев на знамени графа Уорика развевался на южной оконечности гребня. Но хотя Томасу надлежало находиться именно там, он продолжал идти на север. Ложбина тянулась по левую руку от него. В том месте, где холм встречался с рекой Миоссон, склон был обрывистым, но по мере того, как Томас и Кин шли на север, ложе долины поднималось, склон становился более пологим. К тому времени, когда они достигли стяга принца Уэльского с изображением перьев, склон слева стал пологим и низким, образуя лишь небольшое углубление между этим гребнем и холмом с плоской вершиной далее к западу. Впрочем, реши французы повести атаку с того дальнего холма, на легкую дорогу им рассчитывать не приходилось. Длинный склон пересекали виноградники, их лозы привязали ивовыми ветвями к пеньковым канатам, растянутым между столбами из стволов каштанов. Как будто этого было мало, поперек склона протянулась самая густая живая изгородь, которую Томасу когда-либо доводилось видеть: шириной в десять-двенадцать футов, она представляла собой непроходимое переплетение колючих кустов и молодых деревьев. Изгородь прорезали два широких проема, в которых повозки оставили глубокие колеи, и теперь лучники сосредотачивались по обеим сторонам этих проемов. Английские флаги находились шагах в сорока или пятидесяти позади исчерченных колеями проходов.

Кин наблюдал, как собирается английская армия. Шеренги воинов в кольчугах и доспехах. Шеренги воинов с секирами и молотами, с цепами, дубинами, мечами и копьями.

– Они ожидают нападения? – с тревогой спросил он.

– Сомневаюсь, что кто-то знает, – ответил Томас. – Но пока ничего не происходит.

Снова запела труба, теперь гораздо ближе. Те из лучников, кто сидел, встали, некоторые надели на луки тетиву. Стрелы они потыкали в траву, готовые брать их и пускать.

– Это доносится с того холма. – Ирландец устремил взор на широкое и плоское возвышение на западе.

На нем никого не было видно. Два всадника в ливреях принца Уэльского галопом вылетели из леса и, остановившись у одного из проемов в изгороди, стали смотреть на запад. Теперь под английскими штандартами собралась плотная толпа ратников. Томас понимал, что ему следует вернуться к южной оконечности линии, туда, где холм вырастал над долиной реки Миоссон. Но едва он развернулся и зашагал в том направлении, снова взвыла труба.

Три резкие ноты, все протяжные, и когда третья стихла, на холме с плоской вершиной появился всадник. До него было полмили, может и больше, но Томас различил яркой расцветки тунику, а потом увидел, как человек поднял над головой толстую палку с белой тряпицей и помахал ею.

– Герольд, – сказал Хуктон.

Последовала пауза. Французский герольд просто смотрел на удерживаемый англичанами холм, хотя мог обозреть лишь малую часть войска принца, потому как оно скрывалось за густой живой изгородью из боярышника.

– Он так и будет там торчать? – поинтересовался Кин.

– Ждет английского герольда, – высказал предположение Томас.

Но прежде чем какой-либо из герольдов принца успел встретиться со своим французским коллегой, на горизонте появилась группа всадников. На них были красные или черные одежды, и они гнали коней вниз по пологому склону, к месту, где начинались виноградники.

– Три кардинала! – воскликнул Томас.

В группе насчитывалось шесть ратников в доспехах, но по большей части всадники были служителями Церкви: священники и монахи в черном, коричневом или белом, а возглавляли их три кардинала в ярко-красных сутанах. Одним из них оказался Бессьер. Томас узнал его тушу и пожалел лошадь, которой приходится нести ее на себе.

Всадники, все, кроме одного, остановились в ложбине, и только один из кардиналов поскакал вверх по склону. Под взорами десятков англичан и гасконцев, столпившихся у широких проемов в живой изгороди, он ехал по узкой тропе между виноградниками.

– Расступись! Расступись! – послышались голоса за спиной у Томаса.

Латники в королевских ливреях прокладывали путь через толпу, расчищая путь принцу Уэльскому. Воины опустились на колени.

Принц, верхом на сером скакуне, в джупоне с гербом поверх кольчуги и в шлеме, увенчанном небольшой золотой короной, озадаченно нахмурился, глядя на приближающегося кардинала.

– Сегодня ведь воскресенье, да? – громко спросил он.

– Да, сир.

– Он, наверное, хочет благословить нас, ребята!

Все засмеялись. Принц, не желая, чтобы подъезжающий прелат видел слишком многое из того, что расположено за изгородью, провел коня чуть вперед. И стал ждать, сжав позолоченную рукоять меча.

– Кто-нибудь узнаёт его? – поинтересовался он.

– Это Талейран, – буркнул один из старших спутников принца.

– Талейран из Перигора? – В голосе принца прозвучало удивление.

– Именно, сир.

– Нам оказана честь, – заметил Эдуард язвительно. – Встаньте! – обратился он к воинам позади себя. – Мы же не хотим, чтобы кардинал подумал, будто мы кланяемся ему.

– Он бы не возражал, – проворчал граф Уорик.

Кардинал натянул поводья своей кобылы. Сбруя лошади была из красной кожи с серебряной отделкой, чепрак – алый с золотой бахромой, а луки седла окаймлены золотом. Даже стремена были золотыми. Талейран из Перигора был богатейшим церковником во всей Франции. Будучи рожден в знатной семье, он никогда не принимал близко к сердцу проповедь о бедности. Однако, подъехав к ожидающему его принцу, кардинал почтительно склонился в седле.

– Ваше высочество, – приветствовал он Эдуарда.

– Ваше высокопреосвященство, – отозвался принц.

Талейран покосился на лучников и латников, те смотрели на него – высокого человека с узким лицом и надменным взглядом карих глаз. Прелат наклонился и похлопал кобылу по холке рукой в красной перчатке, поверх которой был надет широкий золотой перстень с рубином, отбрасывающим яркие блики.