Отрок московский - Владислав Русанов

У пеших ратников, кинувшихся было на помощь верховым, попросту отбирали алебарды, пинками скидывали с крутого берега, а оружие использовали против рыцарей.

Никита видел, как покачнулась и упала под ноги вышитая золотом хоругвь. Рыцарь, несший ее, схлопотал дубиной по шлему и вылетел из седла – только пятки сверкнули. Фридрих фон Штайн сражался отчаянно. Сыпал удары направо и налево, бросив щит и сжимая шипастую булаву двумя руками. Он уже не пытался управлять боем. В такой свалке каждый сам за себя, следует рассчитывать лишь на собственное мастерство и молиться Господу о спасении. Командору на несколько мгновений удалось откинуть толпу, расчистив неширокий круг. Он дал коню шпору, но, сделав два скачка, вороной вновь завяз. Десяток рук вцепился в полы белой накидки крестоносца, вырвал ноги из стремян. Сзади ударили алебардой по плечу. Фон Штайн покачнулся и рухнул в жадные объятия обиженного им народа.

Толпа взревела.

Испуганные, сломленные потерей командира немецкие пехотинцы – те, кто еще стоял на ногах, – побросали оружие и пустились наутек. Их догоняли, весело и с удовольствием били. А потом полочане увидели, что дорога в Верхний замок свободна, и рванулись очищать его от немцев. Чтоб уже раз и навсегда.

Векша сообразил очень быстро, следует отдать старшему ловцу должное. Приказал вливаться в толпу и, по возможности, опередить самых ретивых. Новгородцы побежали, не стесняясь и пару тумаков дать, ежели кто-то не спешил отойти в сторону. Десяток суровых, крепких мужиков, сосредоточенно расчищающих себе путь, прорезал бурлящий поток посадских, постепенно оказавшись в голове оравы. Ну, если не в голове, то в первой сотне.

Неизвестно, пытались ливонцы закрыть ворота или нет. Во всяком случае, они не успели, это точно. Люди, валившие гурьбой, налегли на створки, распахивая их насколько возможно, и ворвались в детинец.

Поравнявшись с надвратной башней, Никита обернулся. С пригорка Великий посад выглядел как игрушка, а поле и берег Двины по ту сторону стен чернели от литовской конницы. Дружинники и ратники Витеня не спешили к воротам, которые гостеприимно распахнули полочане. Ждали подвоха? Может быть…

За воротами Василько обессиленно опустился на снег.

– Простите, братцы, Христа ради! Не могу больше.

На него и смотреть было страшно – лицо посерело, глаза ввалились. Краше в гроб кладут. Новгородец закусил до крови губу, а на рубахе расплывалось красное пятно. Видимо, открылась ночная рана.

– Ладно, сиди! – не стал спорить Векша. – Мы сами. Вот, отрок московский проведет. Проведешь к княжьему терему, парень?

– Проведу. Меня Никитой кличут, а то забыли познакомиться.

– Ну, Никитой так Никитой. А крыжака Жоффрея ты в лицо знаешь?

– Знаю, само собой. От Москвы до Смоленска вместе ехали.

– Тогда нам точно без тебя никуда.

Они вновь сорвались на размеренный, но быстрый бег. В отличие от посадских, растекающихся по Верхнему замку кто куда, новгородцы шли прямиком к цели. Каждый нес при себе оружие, которое легко спрятать и так же легко выхватить для драки в тесной толпе. Короткие дубинки из твердого дерева, кистени, цепи, маленькие самострелы, чтобы одной рукой управляться. Сила вроде бы не великая, но грозная. Никита прикинул, если каждый из них врукопашную дерется, как Василько, то с таким отрядом горы своротить можно. А если лучше, то и подумать боязно…

Возможность убедиться в этом представилась парню очень скоро. В княжеском дворе царила суета. Бестолково бегала челядь, затравленно озираясь, жались к крыльцу стражники в накидках с красным крестом. А посреди этого беспорядка стоял пароконный балок, знакомый по витебскому тракту. Конюх, испуганно вжимающий голову в плечи, затягивал супонь, а рядом замер с обнаженной саблей в руке Лайош.

Никита бросился к нему.

Телохранитель пожоньского господаря тоже его заметил. Поднял клинок на изготовку.

Парень и рта открыть не успел, как свистнула сталь. Пришлось принимать бой.

Да, Лайош не зря ел свой хлеб. Двигался он легко и грациозно, меняя ноги, будто в зажигательном танце. Сабля порхала легким мотыльком, стараясь по-осиному ужалить Никиту в плечо, в голову, в грудь. Косые хлесткие удары сменялись не менее опасными выпадами.

Ученик Горазда призвал на помощь все умение, вколоченное в него старым отшельником, и начал ответный танец, состоявший из высоких прыжков, подсечек, ударов ногами и сжатыми в кулаках течами. Легкость и подвижность спасли его. Когда Лайош после очередного выпада «провалился», делая лишний шаг, острие правого теча ударило его под мышку. Мадьяр плюнул кровью и осел.

– Держите их! – крикнул Никита новгородцам. – Рыцарь с ними приехал!

Напуганные его словами слуги кинулись врассыпную.

Ливонцы-стражники подались в сторону от крыльца, выставляя перед собой алебарды и совни[167].

– У-у, я вас! – замахнулся на них Бессон.

В ответ рыжий бородач вякнул что-то по-немецки, на что новгородцы только рассмеялись:

– Бегите, убогие, а то будет вам Чудское озеро!

Немцы попятились, и тогда Бессон оглушительно свистнул «в четыре пальца».

Видимо, стражники решили, что за излишнее геройство все равно никто не заплатит, и медленно, не спуская глаз с ловцов, пошли прочь от княжеского терема. Но Никите на них было уже наплевать, потому что украшенные резьбой двери распахнулись и на крыльцо вышли Дьёрдь и Чабу, а следом за ними Андраш Чак, багровый от ярости, холодный и высокомерный брат Жоффрей де Тиссэ и Василиса. Девушка была бледной и хмурой, но запуганной или сломленной не выглядела. Увидев Никиту, мгновенно сообразила, что надо делать. Изо всех сил саданула Чабу коленкой промеж ног и прыгнула с крыльца.

– Хватай! – крикнул Андраш, толкая Дьёрдя ей вслед.

– Вот он! – воскликнул Никита, указывая кончиком кинжала на рыцаря Жоффрея.

Новгородцы молча, как волки, окружающие затравленного по глубокому снегу лося, пошли вперед.

Де Тиссэ скривился и вытащил меч из ножен.

– Non nobis Domine! Non nobis sed nomini Tuo da gloriam!

– Живьем брать! Живьем! – деловито напомнил Векша.

Никита в прыжке налетел на Дьёрдя, ногой выбил саблю, локтем ударил в горло. Вряд ли Андраш Чак прирезал Мала собственноручно. Наверняка поручил своим верным псам. Так что жалости к охранникам-мадьярам у парня не было, да и быть не могло.

– А! Щенок проклятый! Не ждал тебя! – зарычал пожоньский владыка, выхватывая саблю со сноровкой, выдающей вовсе не купеческое происхождение.

– Ты у меня за все ответишь! – хмуро пообещал парень, шагая навстречу врагу.

Но ему помешала Василиса. Подняв саблю поверженного Лайоша, она решительно вклинилась между мужчинами.