Одноглазый дом - Женя Юркина

– Ладно, пойдем, – сдался он и отправился в стеклянную мастерскую, ведущую на задний дворик.

Стояла поздняя ночь, и лунный свет пронизывал сумрак серебряными нитями. Прямо над Голодным домом зависла большая круглая луна, похожая на тарелку, и небо, будто накрытое темно-синей скатертью, было усыпано крошками звезд.

Они расположились в плетеных креслах, которые с недавнего времени прижились здесь и уже позабыли, что стояли на веранде. Дарт помолчал, собираясь с мыслями или слушая стрекот сверчков. Когда же он заговорил, неторопливо роняя слова, другие звуки, кроме его бархатного голоса, перестали достигать слуха Офелии.

– Свое появление безлюди называют эволюцией. Люди для них как паразиты: живут в них, перестраивают, истощают и рушат… Поэтому развитие разума возможно лишь в пустых, заброшенных домах. Вероятно, безлюди существовали всегда, но только полвека назад человек совершил открытие. В те голодные времена многие отправлялись на поиски лучшей жизни, и популяция безлюдей разрасталась. Дома ветшали, земли приходили в упадок, а оставшихся жителей изводили вспышки болезней и происки преступников – словом, все, что бурно цвело на почве разрухи.

Дарт прервался и бросил многозначительный взгляд на Офелию, как будто хотел удостовериться, что та понимает, о чем он говорит. Она слушала с затаенным дыханием.

– Многие легенды о призраках, проклятых домах и аномалиях связаны именно с безлюдями, – увлеченно продолжал Дарт. – Неудивительно, что власти намеревались снести брошенные дома. И все же нашлись те, кто защитил безлюдей и взял их под свой контроль. Домографы стали учеными, смотрителями, властью, сдерживающей силой. Затем появились лютены, способные общаться с безлюдями и представлять их интересы. Но, главное, каждому из них вверялся ключ от сердца дома. Оно находилось в одной из комнат, в самом укромном и защищенном месте. Здесь зарождался безлюдь: его разум, сердцевина, основа. Здесь дом обретал голос и зрение, отсюда пускал нервные окончания…

Дарт снова прервался и задумчиво посмотрел в сторону изгороди, словно заметил что-то подозрительное. Его опасения не подтвердились, и он продолжил:

– Мы называем эти комнаты хартрумами и храним ключ от них. Хартрум – самое уязвимое место дома. Если с ним что-нибудь случится, безлюдь погибнет, и ему придется заново проходить весь путь. Это напоминает… – Дарт задумался, – растение: его срезаешь под корень, а оно пытается вырасти. Не всегда безлюдям удается ожить снова. Боясь утратить силу, они тщательно защищают свой хартрум сами и поручают это лютенам. Большинство безлюдей неопасны, хотя могут дать отпор, в чем ты уже убедилась.

При одном упоминании об этом Офелия почувствовала, что ее кожа запылала от фантомной боли.

– Знаешь, Фе, – кажется, он впервые назвал ее так, – твоя сестра тоже хартрум. Она сердце и разум вашей семьи, в ней заключена неимоверная сила, и вместе с тем она уязвима. Какой бы сильной она ни была, ей всегда нужен защитник.

– То есть ты? – Теперь волна жара прокатилась по всему телу.

– Нет. – Он смутился, но быстро нашел что сказать: – Нужен тот, кому она доверяет больше всех на свете, в ком она ни на секунду не усомнится… и кто всегда сможет быть рядом.

– Я? – изумленно выдохнула Офелия.

Дарт пристально посмотрел на нее. В темноте его глаза казались непроницаемо черными и обжигающими, как витраж безлюдя.

– Уверен, ты справишься. Флори – твой хартрум. Береги ее, что бы ни случилось. Иначе ты потеряешь и ее, и себя. Так лютены чтят хартрумы.

Каждое его слово становилась иголкой, загнанной в сердце, и Офелия понимала, какую мысль он пытается донести: Флори, ее храбрая и сильная сестра, нуждалась в защите и помощи. Стыдно было не замечать этого прежде. Нахлынувшие слезы защипали глаза, но она сдержалась и поспешила уйти, пока комок в горле не лопнул.

У дверей Дарт окликнул ее. Луна спряталась за облаками, и двор поглотила густая тьма. Неподвижный силуэт в кресле растворился, стал почти невидимым, и только его голос сохранил прежнюю четкость:

– Если хочешь, чтобы твои чувства уважали, попробуй сделать то же самое по отношению к другим.

Едва дождавшись утра, Офелия заглянула в комнату Флори. Она сидела на кровати и расчесывала волосы, которые за ночь превратились в спутанные кудри. Так случалось, если Флори забывала расплести прическу перед сном.

– Давай я тебя причешу, – выпалила Офелия вместо заготовленных извинений.

Внезапное предложение вызвало у Флори растерянность. Будучи старшей, она привыкла сама возиться с прическами и помогать младшей. Так обычно заведено у сестер. Однако сейчас Флори ничего не возразила и протянула ей гребень.

Неуверенной поступью Офелия подошла к кровати. Невысказанные слова жгли горло, а она молчала, сжав губы от усердия. Гребень скользил плавно, усмиряя непокорные пряди. Флори сидела не шелохнувшись. Еще полгода назад ее волосы доходили до талии, а теперь едва касались лопаток. Офелия никогда не спрашивала, почему сестра решила отрезать длину, а сегодня вопрос сам сорвался с языка, нарушив робкую тишину.

– Много мороки с ними, – нехотя сказала Флори. – Стало некогда возиться.

Почему-то ее ответ огорчил Офелию. Она вспомнила, как мамины волосы точно так же с годами становились короче, словно время невидимыми ножницами отрезало понемногу в счет оплаты за прожитое. Когда не стало мамы, эти ножницы зависли над головой старшей сестры, принявшей на себя весь груз ответственности за семью. Офелия невольно задумалась, что настанет ее черед повзрослеть и сменить косы с лентами на строгие жгуты, заколотые шпильками. Флори как раз делала такие.

– Прости меня. Я вела себя ужасно, не думая о том, каково тебе, – наконец произнесла Офелия. Она боялась, что этого недостаточно, чтобы заслужить прощение, но когда сестра мягко улыбнулась в ответ, все тревоги отступили.

Впервые за долгое время они смогли честно поговорить о своих чувствах и страхах. Флори рассказала о потерянной работе, помощи Дарта и тех минутах, что сблизили их. Будь Офелия внимательнее к чувствам сестры, то намного раньше поняла бы, что та никогда не питала ненависти к Дарту, а ее мнительность и подозрения были лишь попыткой защитить их обеих. Но каждый раз, когда они помогали друг другу, доверие к Дарту росло и крепло, пока не стало чем-то большим, чему Флори не захотела дать названия.

После разговора по душам сестры отправились готовить завтрак. Офелия прислушалась к безлюдю и отметила, что Дарта в доме нет. Словно бы прочитав ее мысли, Флори поделилась, что ранним утром слышала из библиотеки лязг дверного механизма.

Он вернулся после полудня и застал их на кухне, где все были заняты делом: Офелия читала вслух легенды о безлюдях, Флори заканчивала вышивать салфетку, а Бо самозабвенно грыз башмак. Сегодня Дарт выглядел по-новому: от набриолиненной макушки до брюк с подтяжками, – будто только что вышел из парикмахерского салона в душистом облаке одеколона. Бо зачихал и переместился в холл, предпочтя держаться на безопасном расстоянии от хозяина. Даже голос Дарта сегодня звучал иначе, с долей манерности, свойственной театральным артистам или богачам. Этим самым голосом он рассказывал о том, что удалось выведать в управе, куда ему повезло нагрянуть в разгар ярмарочных праздников, когда работал один дежурный секретарь.