Магистр. Багатур - Валерий Большаков

Когда тумен Бурундая одолел Итиль по льду и взобрался к Волжским воротам города, створки уже открывались, разгребая свежевыпавший снег. Повторялась история с Ростовом Великим — не желали горожане связываться с татарами, — хотели они мира и благоволения. Требует хан десятину — на тебе десятину, только оставь нас в покое…

Всё невеликое население города вышло встречать непрошеных, опасных гостей. Оказалось, что ордынцы прибыли вовремя — угличане отмечали новогодний праздник. «Господи, — подумал Олег, — целый год минул… Опять первое марта!..»

В этот день жгли костры, по улицам носились ряженые, изображая чудищ да нечисть всякую, а дети ходили по дворам и колядовали — громко распевали «колядки», за что их угощали всякими вкусностями. Ряженым тоже доставалось — этих одаривали караваями, откупаясь от нечистой силы. Священники закрывали глаза на языческие обряды, мирясь с ублажением древних богов, допуская сосуществование отживших верований с верою истинной. Пускай шалят, пускай озоруют, блины пекут — символы бога Солнца, в личинах ходят. Пускай. Иначе потянется народ к древним капищам, где гниют поваленные идолы. Свят-свят-свят!

И народ гулял.

Ордынцы, угодив на празднество, подрастерялись. Многих даже испуг взял — глядя на ряженных в шкуры медвежьи, потрясавших рогами, махавших конскими хвостами, монголы бледнели, не зная, люди ли перед ними или злые мангусы.

А угличанам, с самого утра принявшим крепкого пива да настоянного мёду, всё было нипочём — они свистели, пели, орали непристойности, скрываясь под масками-личинами, плясали вокруг костров.

Изай Селукович и Олег Романыч первыми подали пример, приняв участие в празднике. Сухов подхватил с общего стола изрядный кус каравая, приложил к нему шмат сала, да и пошёл кругом костра, вступая в общий хоровод.

Тут уж и весь десяток задвигался, и вся сотня Эльхутурова, и вся тысяча Тугус-беки.

Подобрев от обильного угощения, Бурундай угостил местного боярина доброй порцией архи, тот подлил темнику медовухи.

Ну, дружба дружбой, а денежки врозь — не забыл багатур и с Углича десятину взять. Но что такое хувчур по сравнению с пожаром и резнёй? Пустяк, дело житейское.

А Олег отправился на поиски Бэрхэ-сэчена. Найти его было непросто — кривые улицы были запружены тысячными толпами народу — но, после долгих блужданий, Сухов приметил-таки подозреваемого. Тот шагал, прихрамывая, о чём-то беседуя с Савенчем, а после отослал половца неторопливым жестом.

Олег нахмурился. Он знал, верил, что убийство Джарчи — дело рук Бэрхэ-сэчена. Мокрое дело. И всё же оставалась малая доля сомнений: а вдруг не он? Да нет… Кому ж ещё придёт в голову такое незамысловатое коварство — оставить драгоценное орудие убийства, дабы навлечь беду на невинных?

Подойдя совсем близко, Сухов окликнул Бэрхэ-сэчена на хорошей латыни:

— Что, брат Иоганн, обдумываешь новую пакость?

Тот окаменел сперва, а после медленно обернулся.

— Ты?! — выдохнул Бэрхэ-сэчен.

— Я, — сознался Олег.

— Зря я тебя не пришиб в Кыюве,[145] — сказал с сожалением сотник.

— Признайся, брат Иоганн, ты убил Джарчи?

— Джарчи? — переспросил Бэрхэ-сэчен, кладя ладонь на рукоятку сабли.

— Молодого нукера с рассечённой бровью, у него только-только начали расти усы.

Брат Иоганн посмотрел на Сухова с неопределённой усмешкой, а после протянул:

— А, вот как его звали… Он был твой аньда?[146]

— Просто друг.

Молниеносным движением Бэрхэ-сэчен выхватил саблю.

— Видит Бог, — сказал он, — нет у меня желания заколоть тебя или зарубить, но ты слишком много знаешь!

Олегов клинок мгновенно покинул ножны, отбивая секущий удар. Сабли расцепились, и брат Иоганн тут же сделал выпад, метясь Сухову в низ живота. Олег прянул в сторону — сабля противника резанула ему бок — куяк выдержал. Продолжая движение, клинок просвистел снизу вверх, наискосок, рубанул по ноге, описал круг, мощно пал сверху.

И опять Сухов ощутил превосходство Бэрхэ-сэчена — тот снова вёл в поединке, постоянно нападая и не оставляя времени для контратаки. Всего умения Олега хватало лишь для того, чтобы уберечься от разящей стали. Он стал биться бережливо, пристально следя за братом Иоганном, пытаясь уловить малейшую ошибку — и воспользоваться ею.

Боковым зрением уловив отблеск слева, Сухов догадался, что это солнце отсвечивало в створке окна, заделанного слюдой или настоящим стеклом. И принялся перемещаться по кругу, принуждая Бэрхэ-сэчена поймать «солнечный зайчик». Это ему удалось — монгол прижмурил глаз, уколотый вспышкой, и сабля Олега в тот же миг коснулась остриём немытой шеи сотника. Но и сам Сухов ощутил холодное касание лезвия у кадыка.

Оба противника замерли, уравняв шансы.

— Ты можешь убить меня, — прохрипел брат Иоганн, — и умрёшь сам.

— Шаг назад! — сказал Олег, задыхаясь. — Оба!

Он отшагнул, удерживая саблю в вытянутой руке. Бэрхэ-сэчен тоже отступил. Сделал ещё пару шагов назад и опустил саблю.

— Ты тщишься уберечь «вечерние страны»[147] от набега? — проговорил Сухов, бурно дыша. — Похвальное желание, благородное и достойное. И разве я мешаю тебе в исполнении его? Вот только стоит ли добиваться высокой цели подлыми средствами? А, брат Иоганн?

Брат Иоганн усмехнулся.

— Подлыми? — переспросил он странным голосом. — А ты полагаешь, Хельгу, что сам спасался от смерти в Орде? Да тебя просто оставили в живых!

Пристально посмотрев на Сухова, Бэрхэ-сэчен повернулся и ушёл, будто ничего и не было.

Олег вернул саблю на место, попав в ножны с третьего разу. «Тебя оставили в живых!» Кто же это такой добренький?

Сухов зажмурился и потряс головой. Дьявол, опять всё перепуталось, перетасовалось! Не похоже, что брат Иоганн «слил дезу». Видать, уел он-таки этого ордынца-доминиканца, вот Бэрхэ-сэчен и проговорился, показал хвостик тайны. В самом-то деле, разве трудно было «ликвиднуть» Хельгу, сына Урмана? Да легко! Но ведь он жив. И что? Его «просто оставили в живых»? Бэрхэ-сэчен не раз и не два пытался сжить его со свету и вдруг отступился. С чего вдруг? А если ему приказали? Например, тот, кто оставил послание в рязанском соборе? Нет, глупости это. Откуда таинственному «Тому-Кто-Велит» дано знать о существовании нукера Хельгу? Да кому вообще есть дело до него? Что за хрень происходит вокруг?!

— Чёрт бы вас всех побрал! — с чувством выразился Сухов и побрёл до своих.