Наследие Дракона - Дебора А. Вольф

Рухайя заскользила, пытаясь остановиться между кобылой и неизбежной гибелью – шерсть поднялась у вашаи на спине, полная прекрасных, смертоносных клыков пасть раскрылась – и завопила смертельную кошачью песнь, дикую и гордую. В последнем безумном рывке Измай подбежал к ней, а затем поднял меч и затряс им, глядя собственной смерти в глаза.

С такого расстояния он мог различить остатки гниющих жертв, прилипших к рядам заостренных, вогнутых внутрь зубов, видел созвездие блестящих, напоминающих глаза жука пуговок чуть выше распахнутой пасти и, что самое ужасное, чувствовал исходивший из нее запах. Это было хуже, чем вонь потрохов, выгребных ям и пролежавшего неделю трупа. Чудище смердело недугом и тлением, грязной смертью и мускусным запахом бесконечного кошмара.

Измай сделал вдох и снова выдохнул в протестующем крике:

– Ну, иди же ко мне, ты, жалкая рвотная куча! Ты, ядовитый мешок с кишками! Покажи мне свое нутро!

Тварь перестала колыхаться и повернула голову – если у такого монстра вообще можно было обнаружить голову – к Измаю. Плоть сползла с усыпанной зубами пропасти. Чудовище захрипело и зашипело. Это был длинный, изматывающий звук, так сильно напоминавший смех, что волоски на теле у Измая встали дыбом. Жуткая громадина поднялась еще выше, заслоняя последние солнечные лучи, с неловким сосущим хлюпаньем раскрыла пасть…

…и остановилась. Тварь перестала колыхаться и шипеть, перестала дергаться, и даже ее маленькие, как у жука, глазки замерли.

Эхуани опустилась на все четыре копыта и стояла, рыча сквозь ноздри. Ее бока тяжело вздымались. Рухайя издавала мягкие, частые, рокочущие вздохи, а у Измая сердце глухо билось в ушах, подобно военным барабанам: та-рам та-рам та-рамбл. Костяной царь не двигался с места.

Та-рам, та-рам, та-рамбл…

Потом тварь начала опускаться, еще и еще, падая и сжимаясь, словно поглощала самое себя. Ее пасть захлопнулась, и глаза начали неохотно втягиваться внутрь. Липкая на вид серая шерсть сползала и стягивалась, уходя в песок, все вниз, вниз и вниз, до тех пор, пока не осталась лишь мелкая кучка костей, а затем и она повернулась и уплыла, бороздя пустынные пески, исчезнув из виду в тот самый миг, когда потух последний луч солнца и все поглотила тьма. Измая так трясло, что ему приходилось держаться за меч обеими руками, чтобы, к своему вящему стыду, не уронить его.

– Что это было? – произнес он вслух.

– Ты о ядовитом мешке внутренностей?

Он повернулся так быстро, что уронил меч и вынужден был наклониться, чтобы его подобрать.

– Что?! Кто?!

Перед ним предстала тощая фигурка, маленькое тщедушное существо, тонкая рука которого поглаживала нос его лошади. Незнакомка была одета в разноцветный наряд, представлявший собой лоскутное переплетение паучьего шелка-сырца, льна с хлопком и золотой парчи – тонких тканей, которые, однако же, были потрепанными и изношенными. Она куталась в вуали, так что видны были только глаза, большие и темные в свете увядающего солнца, да еще небольшой участок кожи, на котором можно было различить жуткие шрамы, бледные лоскуты розового и белого, светившиеся, как кость, на фоне темной кожи.

Незнакомка пригнула голову и отвернулась.

Не смотри на нее, – предупредила Рухайя. Ее голос звучал очень мягко, точно кто-то мог их подслушать. – Не пугай ее.

Что значит «не пугай»?

Измаю пришлось заставить самого себя закрыть рот. Он спрятал меч в ножны двумя руками, медленно и аккуратно, точно стоял теперь перед двумя дикими кобылами вместо одной. Затем сделал шаг вперед, стараясь не подходить слишком близко, и положил ладонь на плечо Эхуани.

Лошадь фыркнула, но больше не пыталась отстраниться. Она была нежной, нежной как шелк, и Измай дожил до того момента, когда смог по-настоящему ее коснуться. У него по коже пробежали мурашки. Он жив! Его сердце билось, а легкие продолжал наполнять воздух. И он даже не обмочился от страха. В общем и целом, день прошел значительно лучше, чем можно было ожидать.

– Меня зовут Измай, – сказал он лошади.

Эхуани повертела ухом и закатила глаза.

– Измай, – еще раз повторил он.

Юноша трижды произнес свое имя, скрепляя ее судьбу со своей.

– Я – Измай.

– Измай, – прошептала девушка и отступила от лошади, продолжая смотреть куда-то в сторону. – Его зовут Измай.

Она повернулась к нему вполоборота; тонкие кисти ее рук исчезли в складках накидки.

Измай погладил свою лошадь по шее и по плечу. Почесал в том месте на груди, где это так нравится лошадям, и улыбнулся. Эхуани же с трудом сдержала гримасу, все еще не желая до конца ему довериться.

– Чудесная девочка. Моя чудесная девочка… Посмотри, ты только посмотри, ты – глоток утра, воплощенный ветер, ты просто загляденье, моя чудесная девочка. – Он ослабил уздечку, которая переплелась на его руке так туго, что побелели пальцы, и поднес ее поближе, чтобы лошадь могла ее видеть. В ответ кобыла закатила глаза и отбросила голову назад с видом величайшего возмущения, по всей вероятности, распознавая истинное предназначение уздечки и, очевидно, не желая иметь с ней ничего общего.

– Шшш, красавица, – успокаивал ее Измай. – Я тебя не обижу. Я ни за что бы тебя не обидел. Мой шатер принадлежит тебе, моя вода – твоя… – При этих словах он невольно улыбнулся. – Если я ее найду.

Измай потер мягкую веревку об еще более мягкую шкуру лошади.

– Ты назвал Арушдемму «ядовитым мешком с кишками».

Мягкий голос звучал теперь ближе, хотя девушка все еще стояла на некотором расстоянии, перекатываясь с пятки на носок, точно была готова в любой момент сбежать от него. Измаю пришлось напомнить себе, что это хрупкое дитя только что сошлось в противостоянии с такой жуткой тварью, при одной мысли о которой у него до сих пор начинал болеть живот. Тем не менее незнакомка казалась мельче и во много раз скромнее его младшей сестры Деннет, которая этой зимой отпраздновала свой тринадцатый день рождения.

– А еще я назвал его «жалкой рвотной кучей».

И тут девушка сделала нечто невообразимое: рассмеялась. Ее смех был самым легким, прелестным, упоительным звуком, какой когда-либо доводилось слышать Измаю.

– Арушдемма? У этой твари есть имя? – Он поднес уздечку поближе к морде Эхуани, и та вытянула шею, пытаясь отодвинуться от него как можно дальше.

– Само собой, у него есть имя. Все в мире как-то называется. Даже ты. – Девушка снова отдалилась от него, скользнув по песку, словно достаточно было одного вздоха, чтобы ее унесло. – Даже у меня есть имя.

Измай снова поднес уздечку к холке Эхуани и потер лошадь в самом чувствительном месте, и кобыла наконец задрала губу, обнажая зубы в забавной усмешке.

– Ты знаешь, как меня зовут.

– Измай, – сказала девушка и тут же немного расслабилась, когда он не попросил ее назвать свое имя.