Перстень Иуды - Сергей Куликов

– Попался, гнида! – сказал Архип. – Степан, неси веревку!

Латышева связали. В окно куреня за процедурой с любопытством наблюдали Нюрка и Петр.

«Надо было отослать хлопца, – с досадой подумал Степан. – Да и эта дура чего пялится? Цирк увидела?»

Фрол, выставив окровавленный штык, вошел в баню.

– Ты это, смотри… Не пачкай у меня, – нерешительно предупредил Степан вслед. Но ни выстрелов, ни криков не последовало.

Вскоре Фрол вывел Кузьму Глинских – в одном исподнем белье и босого. Тот был сильно напуган. А увидев лежащего на снегу капитана с красной овальной вдавленной ссадиной посередине лба, и вовсе решил, что ему пришел конец.

– Тут тебе жить разрешили большинством голосов, хотя я и не согласный! – сказал Фрол, криво усмехаясь. – Но раз большинством – живи. Только бежи со всех ног, через пять минут стреляю! А винтарь на версту бьет, так что бежи шибко!

Кузьма выскочил в калитку и помчался по обледенелой улочке, оскальзываясь и иногда падая. Фрол улюлюкал вслед, а потом выстрелил в воздух. Залаяли собаки, но никто не вышел из своих куреней. Только Латышев очнулся и сказал укоризненно:

– Мальчонку-то за что? Он по призыву, мы случайно встретились…

Фрол ударил его ногой в бок.

– Вставай, контра! С тобой особый разговор будет!

Они свели капитана к реке, вывели на лед и стали избивать прикладами так, что во все стороны летели красные брызги. Когда Латышев перестал шевелиться и ругаться, а мог только стонать, запыхавшиеся ревкомовцы перевели дух.

– Будя с него, – тяжело дыша, сказал Архип. – Кончаем контру!

Они перехватили винтовки наоборот – штыками вниз, и принялись остервенело колоть свою жертву. Трехгранные жала пробивали корчащееся тело насквозь так же легко, как иголки швейной машинки «Зингер» прострачивают костюмную ткань. Только «стежки» тут выходили совсем другие: они не созидали ничего нового, а напротив – разрушали хрупкий сосуд, в коем таилась такая непознанная, противоречащая нарождающемуся диалектическому материализму субстанция, как человеческая жизнь. Испещренное десятками кровоточащих треугольных ран тело сбросили в прорубь, уже затянувшуюся было тонким ледком.

На сером, слоистом, припорошенном снегом льду осталось много красных пятен. Как будто серый пирог поспешили засыпать сахарной пудрой и присыпать ягодами зимней рябины. Ничего удивительного: и черные пригоревшие, и серые недопеченные пироги в охваченной смутой России украшали одинаково.

– Ну, пошли, что ли? – Архип потер отмороженные щеки и плюнул в мутную, растревоженную десятками водоворотов воду проруби, которая вновь, прямо на глазах, начинала схватываться. – Мороз-то вона как давит… А тут еще и ветер поднялся…

Кусочки старого льда, шуга и вновь намерзающие льдинки кружились в хороводе и перемешивались, словно чья-то невидимая рука складывала мозаику. Вдруг картинка получилась, и на Архипа глянула страшная дьявольская харя, которая строила рожи, подмигивала и высовывала длинный раздвоенный язык. Впечатление было таким сильным, что рука сама дернулась было перекреститься. Но Архип вовремя вспомнил, что он уже не замороченный попами и богатеями темный казак, а председатель ревкома, представитель нарождающейся власти и атеист. Поэтому креститься он не стал, а вытащил из деревянной кобуры маузер и пальнул в прорубь – вроде как опробовал обновку. Вода сильно всплеснулась, и харя исчезла.

– Дурак ты, Архип! – с досадой сказал Фрол. – Зачем редкие патроны жгешь? Где брать думаешь?

– Не боись, все возьмем, все у нас будет, – весело отозвался Архип. – Теперь новая жисть начинается…

Иван пожал плечами, поддерживая председателя, и все трое начали карабкаться по скользкой тропинке вверх.

Степан оторвался от окна.

– Слышь, Нюрка, по воду сегодня не ходи!

– Я Петьку послать собиралась, – буднично ответила жена. – А что ты такое удумал?

– Сказано, сволота, не ходить к проруби! – зло рявкнул хозяин. – Охфицера они туда бросили!

– А… Ну тогда ладно… Полведра есть, до завтра потерпим.

Красное солнце безразлично смотрело с низкого серого неба. Оно выполнило все свои обещания.

Как всегда бывает на Дону, весна пришла внезапно и споро. Еще сошедший лед не успел доплыть до моря, а сочная трава выперлась из-под земли вдоль плетня и вокруг черной бани. Три курицы деловито клевали свежую зелень, а петух по очереди топтал кур. Степан Дорохов стоял в дверях куреня и, щурясь, смотрел, как петух ловко управлялся со своим небольшим гаремом.

– Вот сволота, что вытворяет, – одобрительно усмехнулся он. – Оголодал за зиму…

Потом понаблюдал за Нюркой, убирающей в доме, и крикнул:

– Петро опять пришел под утро?

Та, не оборачиваясь, что-то буркнула в ответ.

– Сволота-а-а! Ни по хозяйству чего сделать, ни копейку где заработать, а по девкам – лихой казак!

Жена распрямилась и обернулась:

– Дык есть в кого! Сам-то после зимы никак отойти не можешь. Аж опух! Глянь, со дня на день лещ холодный в Азов покатится, а у тебя еще и кайка не смолена, сеть с осени как бросил…

– Цыть, сволота! Моду взяла брехать…

– Только и можешь, что сволочить всех, – нехотя огрызнулась хозяйка. – Делом займись!

Дел у Степана Васильевича и впрямь было невпроворот. И крыша куреня прохудилась, и плетень наклонился, и порожек подгнил… Лодку надо в порядок привести, сеть починить да начинать лов… Да Архип все зовет в красную самоохрану записываться… Но делать ничего не хотелось. К тому же, когда забот много, попробуй реши, с какой начинать.

«Сначала с Петром разобраться, потом… Потом видно будет!» – решил Дорохов, почесывая грудь под накинутой душегрейкой.

За обедом, не глядя на сына, он заговорил, будто обращаясь к жене:

– Так что, пойдет он в Ростов, в леарное училище учиться.

– В какое? – переспросил Петр, широко улыбаясь. – Может, в реальное?

– Вот в него и пойдешь! – сказал Степан. И, помолчав, добавил: – Советы, видать, всурьез пришли. А раз так, надо учиться жить по-новому. Приспосабливаться. Вон, Игнат свою Милку в городе где-то пристроил, так давеча приехала в пальте, в шарфу, в туфлях. Игнат говорит, деньгу привезла, довольна. Учиться идет. И твой обалдуй пусть едет. И никаких споров, как сказал, так и будет! – повысил голос Степан Васильевич.

К удивлению, ему никто не стал возражать. Жена только тяжело вздохнула, а Петр спросил:

– Когда ехать-то?

– Завтрева и поедешь!.. Я с Николаем уж когда договорился. Поперву у него поживешь, а там сымешь угол и… А сегодня с Милкой повидайся, узнай, где там что находится. Она девка шустрая…