Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

11 августа Владимир Маяковский вернулся в Москву из очередного лекционного турне и стал готовиться к новой зарубежной поездке.

Осипу Брику, отдыхавшему под Ленинградом вместе со своей гражданской женой Евгенией Жемчужной (Соколовой), Лили Юрьевна написала:

«Володя приехал с твёрдым решением строить дом и привести автомобиль из-за границы».

О планах Маяковского Лили Брик сообщила и своей приятельнице Рите Райт:

«Через 1/2 месяца он едет через Японию в Америку. А может быть не в Америку, а в Европу, но в Японию – непременно».

Сохранилась записка Свидерского народному комиссару финансов:

«Наркомфину И.П.Брюханову.

Очень прошу удовлетворить просьбу т. Маяковского в сумме 1000 долларов, о которой мы с вами договорились по телефону два месяца назад».

Между тем центральные советские газеты чуть ли не каждый день публиковали статьи, направленные против Всеволода Мейерхольда, который неожиданно уехал за границу и, судя по всему, назад возвращаться не собирался.

Как реагировал на эту газетную кампанию Маяковский, обещавший написать пьесу для театра, носившего имя уехавшего режиссёра, неизвестно. Впрочем, о Мейерхольде речь впереди. Сейчас нас будут интересовать…

В августе 1928 года журнал «Красная новь» напечатал статью Давида Тальникова «Дежурное блюдо Маяковского».

В «Указателе имён и фамилий» 13-томного собрания сочинений Маяковского сказано:

«ТАЛЬНИКОВ (Шпитальников) Давид Лазаревич (р. 1882), критик».

Его осуждающая статья обрушивалась на очерк «Моё открытие Америки» и американские стихи поэта, названные «газетными агитками», Тальников писал:

«Галопный маршрут, …повествование в свойственном ему вульгарно-развязном тоне “газетчика” – то, что Сельвинский очень остро определил как “рифмованную лапшу кумачовой халтуры” и “барабан с горшком а-ля Леф”»

По поводу строк, которыми поэт особенно гордился («я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»), Тальников написал:

«Какой же это штык, с позволения сказать, и поэтическое перо? Просто швабра какая-то…»

Сопоставляя творчество поэтессы-конструктивистки Веры Инбер с творчеством Владимира Маяковского, Тальников (явно намекая на связи поэта с лубянским ведомством) сказал, что она (в отличие от поэта-лефовца) «пьёт из своей собственной чашечки».

Подобных откровенно резких высказываний в статье «Дежурное блюдо Маяковского» было невероятно много, поэтому возмущению ознакомившегося с ними поэта не было предела. И он тут же написал короткое письмо:

«В редакцию журнала "Красная новь".

Не откажите в любезности опубликовать следующее:

Изумлён развязным тоном малограмотных людей, пишущих в "Красной нови" под псевдонимом Тальников.

Дальнейшее моё сотрудничество считаю излишним.

Владимир Маяковский.

16/VIII-28 г.».

А теперь вернёмся к судьбе Бориса Бажанова, который написал:

«В середине августа 1928 года я с моим Максимовым сажусь в Бомбее на пароход “Пэнд О компани”, двадцатитысячетонную “Малойю” и через две недели путешествия высаживаюсь в Марселе. Беру поезд в Париж, приезжаю в Париж и на Лионском вокзале говорю шофёру такси, наслаждаясь моментом, который я предвидел ещё в Москве: “Отель Вивьен на улице Вивьен”».

А 18 августа в далёкой от Парижа и от Москвы Средней Азии председатель Совнаркома Советской Киргизии двадцатисемилетний Юсуп Абдрахманович Абдрахманов приобрёл общую тетрадь и написал на первой её странице:

«Сов. Секретно. Дневник Абдрахманова Юсупа».

Затем последовала первая запись:

«18.08.1928.

По воле “судеб” я оказался свидетелем событий величайшей исторической эпохи. Поэтому исторически небезынтересна фиксация того, что ты видел, пережил, перечувствовал за каждый день. Это можно сделать при помощи дневника, и я постараюсь сделать. Правда, я это делаю с большим опозданием, но “лучше поздно, чем никогда”.

Моему дневнику… Ты отныне мой единственный, верный и молчаливый друг. Верный до поры и до времени. Ты верный мне до тех пор, пока в моих руках, а можешь стать предателем, когда перейдёшь в чужие руки…

Мой друг! Всё то, что тебе рассказываю, ты не должен рассказывать никому. Этого я требую до тех пор, пока я живу, а когда меня не станет, рассказывай кому хочешь, как хочешь. Итак, слушай мои мысли, рассказы о том, что было и будет».

На следующий день появилась новая запись, в которой упоминалась «М.Н.». Это была знакомая нам Мария Натансон, девять лет назад бывшая секретарём коммунистов-футуристов, а теперь исключённая из партии и высланная в Среднюю Азию:

«Выехал из Ташкента в Москву. Еду по вопросу о ж/д ветке. В положительном решении вопроса не уверен, но еду, чтобы добиться окончательного решения: да или нет. Так лучше. Провожала М.Н. На вокзале, в ожидании поезда, сидел больше полутора часов и разговаривал с ней. Говорили по многим вопросам, но больше всего по личным. Это единственный человек в моей жизни, которого я крепко полюбил, и с которым крепко подружился. У меня нет и не было тайн от неё. Все мои действия, мысли и намерения – известны ей, потому что я сам рассказывал и рассказываю…

Несчастный киргизский народ! Ты доверил свою судьбу несчастному мальчику, который из-за неумения устраивать свою личную жизнь, из-за любви к одному – хочет уйти от тебя…

Что я с ума сошёл! Неужели… уйду, уйду навсегда и от всех? Неужели она дороже, чем то дело, за которое я боролся и продолжаю бороться. Нет, нет и нет! Я должен жить. Ведь я обещал самому дорогому для меня человеку жить и бороться, бороться вместе с ним за общее дело, за дело революции. Ведь и она обещала скоро прийти ко мне и вместе со мной и с армией Ленина бороться за дело, помочь мне в моей работе и борьбе за интересы самого несчастного из народов.

Что творится со мной? Не пойму».

А в Москве в это время Владимир Маяковский, посчитав, что для достойного ответа на статью в «Красной нови» письма в редакцию журнала явно недостаточно, сочинил стихотворение «Галопщик по писателям». Начиналось оно так:

«Тальников / в "Красной нови" / про меня

пишет / задорно и храбро,

что лиру / я / на агит променял,

перо / променял на швабру.

Что я / по Европам / болтался зря,

в стихах / ни вздохи, ни ахи,