Дефолт - Инна Тронина

– Она всё время тут жила? – шёпотом спросила Оксана у Киры.

– Почти всё время, если только в «Чёрную комнату» её не возили. Там же, в Баковке, хранятся и куклы. А мы подружились очень, – Кира не сдержалась и всхлипнула. – Но редко бывали вместе. Каждую ночь она вот так вырубалась, а в шесть часов нас сажали работать. Алку же увозили с восьми и до вечера, а то и до следующего утра.

– Работали? – переспросила Оксана, но ответа не получила.

Она осторожно погладила спящую по волосам, опустила голову ещё ниже и вроде бы даже пошевелила своим дыханием Аллины длинные ресницы.

– Ты помнишь меня? Месяц назад я тебя и твою маму отвозила к Софье Степановне, на Оружейный. А мама твоя жива. Пусть тебе приснится, что она жива. Я очень хочу, чтобы вы встретились, пусть даже и во сне. А я, если выберусь, скажу, что видела тебя, что ты живая. Даже если тебя увезут в Японию, мы обязательно найдём тебя там. Ты спасёшься, Алка, я сделаю для этого всё, не сомневайся. А пока спи. Во сне время идёт быстрее, и боль стихает. Тебе повезло, что дали наркотики, – иначе разорвалось бы сердце. Всё-таки я нашла тебя, Алка. Я держу тебя за руку и говорю с тобой…

Оксана выпустила пальцы бесчувственной девочки, поднялась с колен и, ни разу больше не оглянувшись, вернулась в большую комнату. Кира и Марьяна последовали за ней, не проронив ни слова. Толян уже не спал – он сидел по-турецки на постели, курил очень вонючую папиросу. Оксана сообразила, что это «косяк».

– Она очень похудела. – Обхватив голову руками, Оксана навалилась на круглый стол, покрытый изрезанной клеёнкой. – Была не такая…

– Все мы были не такими, когда попали сюда. – Кира бережно прикрыла дверь в маленькую комнату. – Я, когда с Сахалина приехала, раза в два больше весила. Ну, может, в полтора. Собиралась покорять столицу! – Кира хохотнула, удивляясь сама себе. – Думала, что смогу. И вот – покорила.

– Попала на счётчик? – сочувственно спросила Оксана.

– Заразила сифилисом клиента – я ведь на Тверской стояла. Но подцепила-то сифилис ещё раньше, на курорте, когда только начинала. Из Сочи, из «Рэдиссон-Лазурной», привезла его в Москву.

– И что потом? – Оксана старалась отвлечься, не вспоминать больше об Аллочке, но не могла и всё косилась на дверь.

– Клиент крутой попался, так дело не оставил. Условие было следующее – или я иду под суд и сажусь надолго, или плачу ему десять тысяч баксов. Тюрьма в мои планы не входила, и я заняла у Смулаковского сумму – он тоже у меня ночевал. Думала, что отдам, но не смогла. Окончательно потеряла надежду после семнадцатого августа. Генрих и привёз меня сюда – считай, что в рабство. Послал моим родственникам маляву. Платите, мол, а то ваша дочь сырой землей накроется. А откуда на Сахалине деньги у простых людей? Кабы были, так чего мне в Сочи ехать, а после – в Москву? Я своим весь заработок отсылала. Отец, мать, брат младший только на мои средства и перебивались. Так что, думаю, жить мне осталось с гулькин нос, – совершенно спокойно предположила Кира. – По моим прикидкам, хозяин рвать когти хочет, за кордон. Нас, конечно, с собой не возьмёт, но и не выпустит. Не тот характер, не те принципы. Он нам столько нотаций прочитал – ментовка отдыхает. Чего, мол, телом торгуем, честно работать не хотим? И что, будь его воля, он бы всех путан к стенке поставил, патронов не пожалел. Странный братан какой-то. И ведь молодой, красивый мужик, не старикашка с красным флагом! А мне девятнадцать всего, и жить ещё очень хочется… А тебе?

– Мне двадцать три – тоже мало. И тоже хочется жить.

– Кирочка, ну не надо об этом! – Марьяна заткнула уши пальцами. – Брось о страшном! Я не хочу, не хочу, не хочу… Этого не может быть – мы ведь действительно так молоды! И ничего дурного никому не сделали. Я по ночам молюсь и плачу, плачу и молюсь. Бог поможет нам, и случится чудо. Мы не умрём! Что-то произойдёт обязательно…

Марьяна металась по комнате, заглядывая остальным в глаза. Те молча слушали – кто на койке, кто за столом.

– Мне некуда идти, негде жить, но всё равно… Пусть в подвале, пусть под забором… Но жить, жить!

– Её в Питере с квартирой надули, – поглаживая подругу по трясущейся спине, объяснила Кира. – Интеллигенточка она у нас Бог весть в каком поколении. И на жизнь до сих пор смотрит сквозь розовые очки.

– Родители мне квартиру подарили, – вытирая слёзы, Марьяна пыталась улыбнуться.

Оксана вышла из-за стола, пришла к девушкам на койку, тоже обняла Марьяну за худенькие плечи.

– Подарили – и что? Пришлось продать? – Оксана дула на Марьянин лоб, грела дыханием её ледяные руки, стараясь успокоить.

– Мне ведь уже двадцать четыре, пора как-то личную жизнь устраивать. Кажется, не уродина, жилплощадь есть. Образование, желание стать женой и матерью – тоже. Но в Питере с мужчинами туго. Если кто и попадётся – то пьяница, то псих или охотник за квартирой. Я знала о преступном бизнесе, о мошенничестве, даже об убийствах. Но верила в лучшее и думала, что со мной этого не случится. И вдруг я неожиданно познакомилась с преуспевающим риэлтором, который недавно развёлся. Он дарил мне ведёрные букеты, звал замуж. Говорил, что первый его брак был только прологом к нашей любви и долгой семейной жизни. Я поверила, ибо хотела поверить. Зачем ему моя квартира на Долгом озере, если сам живёт на Мойке, неподалёку от Исаакиевской площади? Правда, в гостях я у него не бывала, но не сомневалась, что всё – правда. Радовалась, что раньше не связала судьбу, с кем попало…

Марьяна плеснула в стакан из бутылки шотландского виски и выпила, отбросила волосы со лба.

– Мы жили, как супруги, спали в одной постели. Заявление лежало во Дворце бракосочетаний на Английской набережной. Только он просил родителям ничего не говорить – пусть им будет сюрприз. Накануне свадьбы позвал к себе в гости, и я ног под собой не чуяла от счастья. А, оказалось, жених затолкал невесту в темницу. В настоящую, без окон. И закрыл на ключ… Меня круглосуточно охраняли, даже воздухом подышать не выпускали. Заставляли пить водку, избивали. Я потеряла счёт дням и неделям. Потом меня привезли к нотариусу и заставили подписать несколько документов. Так я лишилась квартиры в Питере, но и в области, под Лугой, меня не оставили в покое. Я прислуживала своему «мужу», когда он пировал с шлюхами и дружками. Вдруг – о, чудеса! Меня на «Шевроле» отвезли к родителям, в Сосновую Поляну. И пообещали, что больше напрягать не будут. Оказывается, папа, а он раньше в КГБ работал, вышел на влиятельного и одновременно отзывчивого человека – Виктора Старосвецкого. К тому времени он уже работал в частной охранной структуре. Он дал отцу денег и договорился с моими тюремщиками. Более того, мне вернули квартиру. Родители сотни свечек за его здравие поставили, и я тоже. Папа держал дома довольно круглую сумму, зная, что придётся отдавать долг. Но перед самым дефолтом соблазнился и поместил её под высокий процент, надеясь таким образом выиграть. А получилось, что проиграл. В начале сентября Виктор потребовал вернуть долг. Дальше всё понятно. Меня оставили в залог и потребовали ту квартиру продать. Отец не верил, что Виктор оказался мерзавцем. А тот, в свою очередь, заявил, что никто не заставлял старого дурака хлопать ушами перед телевизором и играть с Дьяволом. Что, говорит, захотел к новым реалиям приспособиться? Красиво пожить приспичило? Так есть хочется, что ночевать негде? А я тебе скажу главную заповедь новой России – даром только голуби летают! И раз ты мне должен, то не смеешь разводить самодеятельность. Конечно, надо было выполнить все его требования, тем более что папа действительно был виноват. Но родители – люди бесхитростные, простодушные, в хорошем смысле советские. Они решили, что Старосвецкий их просто пугает…