Лучший из лучших - Уилбур Смит

– У тебя есть брат. – Похоже, от тети Робин ничего не скроешь. – Джордан, кажется? Расскажи мне о нем. – Это была не просьба, а приказ.

– Джорди – всеобщий любимец, его все обожают.

Ральф в жизни не встречал никого, подобного тетушке Робин. Хотя вряд ли она ему когда-нибудь понравится – уж слишком вспыльчивая. Да, именно вспыльчивая, хотя в ее настойчивости и силе воли сомневаться не приходилось.

Клинтон Кодрингтон вернулся в церковь, когда солнце начало клониться к закату.

– Дорогая, да отпусти же ты беднягу! – Он повернулся к Ральфу. – Ваш фургон прибыл. Я показал погонщику, где можно распрячь волов. Должен сказать, у вас прекрасный погонщик.

– Спать будешь в домике для гостей, – объявила Робин, вставая.

– Кэти взяла из фургона вашу грязную одежду, постирала и выгладила, – продолжал Клинтон.

– Перед вечерней надень чистую рубаху, – велела Робин. – Без тебя мы не начнем службу.

Ральф кисло подумал, что в дороге было куда лучше: он сам решал, когда умываться, что надевать и как проводить вечер. Тем не менее юноша послушно пошел за чистой рубашкой.

Женская часть семейства Кодрингтонов заполнила передний ряд скамей. Клинтон Кодрингтон занял место на кафедре проповедника. Ральф сидел между близнецами: Виктория и Элизабет устроили короткую, но яростную схватку, выясняя, кто из них будет сидеть рядом с кузеном.

Кроме семейства Кодрингтонов, в церкви больше никого не было. Заметив, что Ральф оглядывается, Виктория объяснила громким шепотом:

– Король Бен не позволяет своим подданным приходить в церковь.

– Не король Бен, а король Лобенгула, – мягко поправила сестру Салина.

Хотя вся семья была в сборе, Клинтон не торопился начинать службу: он десять раз терял и снова находил избранный отрывок в молитвеннике и все посматривал в сторону дверей.

На входе вдруг началась суматоха: вошла дородная женщина-матабеле в окружении служанок и рабынь. Она королевским жестом махнула рукой, отпуская прислужниц, и вошла в церковь. Кодрингтоны все как один обернулись назад, и на их лицах засветилась радость.

Прибывшая матрона так величественно плыла по проходу, что не оставалось сомнений в ее высоком происхождении и принадлежности к аристократическим кругам матабеле. На руках и ногах она носила браслеты из чеканной красной меди, а также ожерелья из высоко ценившихся бус сам-сам, которые могли себе позволить только вожди. Накидку из великолепно выделанной кожи украшали перья и кусочки скорлупы страусиных яиц.

– Я вижу тебя, Номуса! – сказала гостья.

Ее огромные обнаженные груди, намазанные смесью жира и глины, выпирали из-под накидки, тяжело болтаясь на уровне пупка. Руки были толщиной с ногу взрослого мужчины, а бедра – с его талию. Складки жира собирались на животе; круглое как луна лицо сияло; блестящая кожа туго обтягивала дородные телеса. Над пухлыми щеками искрились веселые глаза; улыбка обнажала сверкающие, точно озеро под солнцем, зубы. Огромные размеры провозглашали миру ее положение в обществе, поразительную красоту и плодовитость, а также подтверждали высокий ранг ее мужа, его состоятельность и важный статус в совете Матабелеленда.

– Я вижу тебя, Дочь Милосердия, – с улыбкой сказала она Робин.

– Привет тебе, Джуба, Маленькая Голубка, – отозвалась Робин.

– Я не христианка, – заявила Джуба. – Пусть никто не донесет ложную весть Лобенгуле, Могучему Черному Слону.

– Как скажешь, Джуба, – чопорно ответила Робин.

Гостья сжала ее в медвежьих объятиях, одновременно обращаясь к стоящему на кафедре Клинтону.

– Привет и тебе, Хлопи, Белая Голова! Не обманывайся моим присутствием здесь, я не христианка! – Она сделала мощный вдох и продолжала: – Я пришла повидать старых друзей, а не распевать гимны и поклоняться твоему богу. И предупреждаю тебя, Хлопи, если ты опять будешь читать историю про человека по имени Камень, который отказался от своего бога три раза, пока не запел петух, мне это не понравится!

– Я не буду читать эту историю, – согласился Клинтон. – Теперь ты наверняка знаешь ее наизусть.

– Вот и хорошо, Хлопи, тогда давайте споем!

Джуба вела удивительно чистым и красивым сопрано, а Кодрингтоны дружно подхватили гимн «Вперед, воины Христовы», который Робин перевела на язык матабеле.

После службы Джуба решительно направилась к Ральфу.

– Ты Хеншо? – спросила она.

– Да, нкосикази! – ответил Ральф.

Джуба наклонила голову, признавая правильный стиль обращения к старшей жене великого вождя.

– Значит, ты тот, кого Базо, мой первенец, зовет братом, – сказала она. – Ты очень тощий и совсем белый, Маленький Ястреб, но брат Базо – мой сын.

– Вы оказываете мне великую честь, умаме! – ответил Ральф и очутился в медвежьих объятиях.

От Джубы пахло перетопленным жиром, охрой и дымом костра, но почему-то он почувствовал себя очень уютно – почти так же, как когда-то давно в объятиях матери.

Одетые в длинные ночные рубашки близнецы стояли на коленях возле низкой кровати, сложив руки перед лицом и крепко, чуть не до боли, зажмурившись. Стоявшая рядом Салина, тоже в ночной рубашке, присматривала за тем, как они молились.

– Иисус, ягненок кроткий…

Кэти, уже в постели, с заплетенными на ночь волосами, писала в дневнике при свете потрескивающей свечи из буйволиного жира с фитилем из ткани.

– И наивность пожалей, – тараторили близнецы с такой скоростью, что получалось: «И на иву тоже лей!»

Одновременно добравшись до «Аминь!», они прыгнули в постель, натянули одеяло до подбородка и принялись с любопытством наблюдать, как Салина расчесывает волосы: она проводила щеткой по сто раз с каждой стороны, густые пряди струились и горели белым пламенем при свете свечи. Потом девушка поцеловала близнецов, задула свечу и забралась в поскрипывающую кровать.

– Лина? – прошептала Виктория.

– Вики, пора спать.

– Ну пожалуйста, всего один вопрос!

– Ладно, но только один.

– Господь позволяет выходить замуж за кузена?

В маленькой темной хижине повисло молчание – гудящее, как медный телеграфный провод, по которому ударили мечом.

– Да, Вики, – наконец тихо отозвалась Кэти. – Господь это позволяет. Посмотри список тех, за кого нельзя выходить замуж, на последней странице молитвенника.

Молчание стало задумчивым.

– Лина?

– Лиззи, пора спать!

– Ты ведь разрешила Вики задать вопрос.

– Ладно, только один.

– Господь не рассердится, если молиться о чем-нибудь для себя – не для мамы, папы или сестер, а для себя одной?