Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери! - Елена Княжина

почему меня все время кто-то трогает? Ощущала себя Тейкиной каффой, шипящей на каждого, кто протянет к ней лапу. Был бы у меня хвост, я бы им сейчас нервно дергала.

– Уже заросло. Ну и слава Варху, милочка, – одобрительно покивал док. – Я все ж, в отличие от знакомых мастеров некромантии, не сторонник теории «лучшие студенты – мертвые студенты».

– И как понять, кто меня?..

– А никак! – довольно хохотнул Граймс, покручивая шарик в руках. Вещественное, между прочим, доказательство. – На артефакте нет ничего, кроме пальчиков мисс Лонгвуд и моих. Ваш коварный злодей стер магический след и выбросил «орудие» в толпу. Мы, конечно, накинули следящие чары на шкаф с обезболивающим, – он кивнул на стеллаж за своей спиной. – Но едва ли будет третья попытка после двух неудач.

– Вы полагаете, больше покушений на мисс Ламберт не будет? – неуверенно подала голос рыжая ассистентка.

– Что вы, мисс Лонгвуд! Напротив: уверен, что будут. Просто другие: видно же, что фокусы с Тьмой не работают, – Граймс восторженно оскалился, и я осела на ближайшую кушетку. – Я и так удивлен, что «злодей» дважды обратился к столь странному способу.

– Или изощренная месть, или… что-то, нам пока непонятное, – пробормотал сир Райс, постукивая пальцами по подоконнику. – Давайте, мисс Ламберт, выкладывайте, как поживает ваш темный дар.

– Можно без интимных подробностей, но с ними интереснее, – покивал мне ободряюще несносный док.

Я сумбурно поведала им о двух столкновениях с хаотическим мороком. О том, что в первый раз у меня ничего не получилось, а вот во второй фиолетовые нитки выпрыгнули из ладоней сами, стоило мне испугаться.

– Выходит, дар заснул, – прохрипел Райс, усаживаясь на край письменного стола. «Спиной» к возмущенной рыжей ассистентке. – Но пробудился вновь после очередной «экскурсии» Тьмы. Моя теория верна: вторжение в тело темного яда срывает предустановленные блоки.

– А у вас была теория, да? – неловко поерзала на кушетке. Странное чувство, что я снова все проспала.

– Мы с коллегами обсуждали ваш случай, – скупо выдал магистр. – Обычно дар, если он заложен природой, пробуждается на первом курсе, незадолго до выбора направления. Иногда он ярко очерчен, иногда это просто склонность, комфорт в работе с той или иной стихией. Но вы теоретик.

– У меня ничего нигде не пробуждалось и не очерчивалось, – проворчала, обхватывая себя за плечи.

Док не шутил, говоря, что все повторится? И как мне теперь быть? Не могу же я уехать в Аквелук, отказавшись от учебы! И прятаться в четырех стенах – тоже не могу. И к Рэдхэйвену в спальню бегать каждую ночь – тем более.

– Потому мы и говорим о блоках, – напомнил Райс. – Внутренних, психологических… разных.

– Ничего не понимаю.

– Что тут непонятного, Эйвелин? – подал голос Рэдхэйвен, до этого стоявший посреди палаты немой статуей. – Вы подавляете свою сущность. Такая сильная искра – и теормаг? Самая обычная трусиха.

– И предпочту ей остаться, – закатила глаза. – Не люблю взрывы. Не люблю лаборатории. Про работу с темной стороной и вовсе молчу!

– Возможно, блоки были предустановлены извне. А нежелание мисс Ламберт практиковаться в стихийной магии лишь укрепило их, – пробубнил Граймс, снова угрожающе потирая лапы. Этот его жест всегда жутко нервировал. – Не загляни сама Тьма в ваше надломленное тело, милочка, дар мог и вовсе никогда не проснуться. Жили бы себе дальше теоретичкой, стали бы старой девой, как мисс Хендрик… А теперь все, доблестный сир Райс вас не выпустит из своих мрачных черных щупалец.

Я кашлянула в кулак: очень непросто остаться старой девой при живом (пока еще) женихе.

Мне очень не понравилась теория про блоки, кем-то там установленные. И про то, что визиты Тьмы разжигают мой дар все сильнее. Я резко подошла к Даннтиэлю и ухватилась за рукав очередного пиджака. Вполне неформального, без эмблем, но все равно лощеного.

– Выньте из меня эту гадость!

– Каким же образом?

– Ну… не знаю. Высосать попробуйте, – я послушно откинула голову назад и подставила шею.

Ничего, что при свидетелях. Это для пользы дела.

– Высосать? Это не мрак и не отрава. Это дар, с которым вы легко поступили бы в Высшую Хитанскую академию, если бы захотели, – проворчал Рэдхэйвен и, удивительное дело, оторвал мою руку от своего рукава.

Ну нет, так мы не договаривались.

– Какое чудесное слово «если бы»! Высасывайте, – ухватила его за затылок и потянула упирающегося мастера к себе. Не тот сейчас момент, чтобы ломаться и невинность строить. И я не про себя.

– Почему вы так испугались дара? – нахмурился хитанец, не поддаваясь.

Когда не надо, его не отлепить от меня, а когда надо… не прилепить!

– Потому что меня устраивает жизнь без вот этих вот экстремальных вещей, – всплеснула руками, объясняя очевидное. – Я не хочу, как магистр Райс, штопать материю, выворачивая наизнанку весь свой резерв. Лакать по ночам настойку дварфов, чтобы пережить магический откат. Рисковать быть затянутой в межмировую воронку и навсегда потерять ориентир…

– Теормаг – это скучно. Занудно, Эйвелин, – медленно прошептал Рэдхэйвен, так тихо, словно мы в кабинете были одни. – У вас прекрасный потенциал, а теперь и сильный природный дар, но вы не рады ему. Ваша жизнь только начинается, а вы уже похоронили себя под слоем книжной пыли. Как невинный росток под копытами гхарра.

– Как невинный росток я буду, если меня сомнет, как маму, – прошептала в ответ. – Она верила в то, что ей все будет удаваться. Рисковала почем зря. Я же – ответственная, рациональная. Не стремлюсь занять место поближе к Варху: у меня нет таких амбиций.

– Есть. Ты дерзкая, упрямая девочка, готовая драться за себя, отстраивать кулаками, зубами, – пробормотал в мои волосы Даннтиэль. – Сражаться до запекшейся крови под ногтями… Это заложено в тебя, оно уже есть. Внутри. Ты не домашняя скучная каффа, ты дикая вирра. Просто забыла об этом, когда… случилось то, что случилось.

Я подняла на него глаза, сглотнула, вспомнив свои попытки его сожрать посреди ночи. Я не вирра, нет. Я просто спятила от всей этой безумной чехарды, вот на людей и бросаюсь.

– Пускай серединой довольствуются те, у кого средний потенциал. Это нормально. Каждому свое. Каждый хорош в чем-то своем, – «проповедовал» Рэдхэйвен