ЛОРИНГ - Макс Ридли Кроу

— Во всем городе нет кузнецов? — изумился Пилс.

— Вы знаете хоть одного? Может, кто-то из ваших соседей?

— Не говорите ерунды, — оборвал меня Вилсон, — вам хорошо известно, что в Торговых Рядах нет кузнецов. Но в других местах…

— В других местах? В Отстойнике вы не найдете даже трубочиста или чистильщика обуви. Все, кто ценит свою жизнь, и кто хочет работать, а не грабить, там не живут. В Старухе жизнь достаточно дорогая, там люди пачкаться уже не хотят. Остается Карьер. А там есть два варианта: либо шахты, либо завод. И никаких частных лавочек.

Взвесив мои слова, Вилсон кивнул, и на озадаченные взгляды подчиненных ответил:

— Лоринг прав. Это сузит круг поиска. Нам нужно попасть в литейный цех. Наверняка кто-то из его работников не побрезговал халтуркой на стороне.

Леди Коллинс посмотрела на меня и натянуто улыбнулась:

— Вы снова всех спасли, сквайр вор. Как благородно с вашей стороны.

Мне в ее тоне послышалось что-то такое, от чего стало не по себе. Как бы Вудроу при всей его выдержке не проболтался своей зазнобе о наших мелких делишках. Ему-то терять нечего, кроме репутации, а меня в случае чего повесят.

Объяснений не пришлось долго ждать. Днем я находился в своей камере, разложив на столе подвесные и встраиваемые замки. Пока я изучал их с помощью нескольких новых отмычек, сделанных из подручных средств — куска проволоки, старой вязальной спицы и гвоздя — мой покой нарушила гостья.

Шуршание юбок предупредило об ее приближении, но я не обернулся, позволяя девушке почувствовать себя подкравшейся. Она довольно долго стояла в дверях, наблюдая за моей работой.

— Инспектор знает, чем вы занимаетесь?

— Я вор. У меня не так много возможностей развлечь себя. Особенно, когда мои апартаменты не запираются, и стена состоит из решеток.

Илайн не смутилась, подошла ближе, и еще какое-то время следила за моими движениями.

— Могли бы взять книгу или мольберт. За рисованием не так скучно коротать дни.

— Я лишь однажды проверил свои способности к художеству. Тогда попытался изобразить чужую расписку. Мне было лет пятнадцать.

Илайн засмеялась:

— И что же?

Вместо ответа я поддернул рукав, показывая шрам на запястье, он выделялся белой полосой на фоне смугло-серой кожи.

— О, — в ее выдохе было и сожаление, и учтивая отстраненность.

— Да, я никудышный художник.

Отложив отмычки, я поднялся:

— Не знаю, будет ли проявлением вежливости пригласить вас присесть в камере. Наверное, лучше мне постоять.

Она ответила на это натянутой улыбкой, и сразу перешла к сути своего визита:

— Что у вас за дела с Вудроу?

Я не стал оскорблять ее притворством, хотя мне и не составило бы никакого труда сыграть роль безмятежного дурачка.

— Вы беспокоитесь обо мне или о нем?

Мой вопрос застал ее врасплох. Илайн не так-то просто смутить, и все же она ответила не сразу.

— В какой-то момент я забыла, с кем говорю, — она подняла голову, и теперь ее взгляд излучал высокомерие. — Хотела призвать вас к приличию, но вспомнила, что передо мной человек, для которого понятия морали чужды.

— Возможно, — я не стал спорить с очевидным. — Но Вудроу просил держаться от вас подальше. И вот меня интересует: у него есть повод для опасений?

— Да как вы…

— Скажете, что я не привлекаю вас?

— Не смейте!

— Я вырос на улице, всякое бывало, но Вудроу… на нем же нет живого места, я видел эти чудовищные шрамы. Неужели он вам не отвратителен?

Рука Илайн мелькнула молнией, разрезая воздух. Я не отходил. В этот раз мне стоило принять удар, иначе бы между нами случилась ссора, которую непросто погасить. Но пощечины не последовало. Илайн все также пристально смотрела на меня, затем опустила руку. Странно, но в ее глазах вспыхнувшая, было, злость, сменилась подозрительностью. Она медленно направилась к двери. Остановилась на пороге, вернулась назад и, глядя мне в глаза, произнесла:

— Вы странный человек, Лоринг. И намного лучше, чем хотите казаться. Надеюсь, о нашем разговоре не станет известно сквайру Вудроу. Хотя он был бы горд узнать, как вы защищаете его тайны.

— Наверное, вы неправильно меня поняли…

— О нет, я все поняла правильно, не волнуйтесь.

Она коротко сжала мою руку своей, и стремительно вышла.

* * *

Вечером дождь прекратился. Первый раз за неделю с неба не лило и не моросило. Медленно движущиеся тучи походили на комки серой шерсти. Прохожие больше передвигались пешком, повесив зонты на руку, а возницы снова скучали и дымили папиросами.

Я вышел из Двора Венаторов, спустился по лестнице, натянул перчатки и поправил воротник. Ветер растрепал волосы. У меня не было никакого желания прятаться в капюшон или шарф. Последние деньки перед зимой. Кожа хочет почувствовать свободу.

Пилс стоял за воротами, переминался с ноги на ногу. В его руках была крошечная декоративная корзинка с фиалками. Несколько странная ноша для молодого человека перед зданием, где он работает сыщиком.

— Ах, они прелестны! Мои любимые. Как вы угадали?

Мой вопрос заставил его обернуться. Лицо Пилса вытянулось от разочарования, он посмотрел на цветы, будто сам не представлял, как они попали к нему в руки. Я остановился напротив, не стал помогать ему выпутаться из нелепого положения и безжалостно ждал, когда же он найдет, что ответить.

— Это… это не вам, — он выдавил из себя улыбку.

— Серьезно? Какое разочарование.

Пилс хмыкнул, на его бледном лице появилась насмешка, а глаза потемнели, как небо перед бурей.

— Это смешно, да? Я кажусь вам смешным?

— Немного.

— Ну конечно, — его голос стал ниже, зашелестел холодным ветром, — я не так хорош, как вы, сквайр Лоринг. Честно служу короне, плачу налоги, защищаю порядочных граждан от мерзких типов, вроде…

— Меня.

— Да, вроде вас, не думайте, что мне не хватило бы духу этого сказать.

— Ни в коем случае, — мне стало интересно. Пилс впервые был в таком эмоциональном возбуждении в моем присутствии. Возможно, ему прежде не доводилось говорить необдуманно. И все же время поджимало. — Может, продолжим эту увлекательную беседу в экипаже? Нам пора ехать.

— «Нам»? — он разразился театральным смехом.

Я всего один раз имел несчастье оказаться в театре. Не знаю, отчего все приходили в восторг, когда сидели в душном зале на жестких стульях и смотрели на то, как раскрашенные толстозадые старики изображают прелестных юношей, а потертые жизнью женщины притворяются невинными девушками. Бутафорская кровь, бумажные ножи, искусственный смех. Какой дурак захочет платить деньги за то, что его обманывают? Но таких дураков было слишком много, и в момент зрительского экстаза они напрочь забывали о своих кошельках. Я был тогда еще молод и не гнушался карманными кражами. Но интерес к ним быстро угас.