Меч ангелов - Яцек Пекара

– Дальше ты не пройдешь, – услышал я тихий голос.

Рядом со мной стоял человек в бурой накидке. Лицо он скрыл под капюшоном, но сверкающие золотом волосы выбивались из-под материи. В руках сжимал меч, которым парировал удар. Был это мой Ангел-Хранитель – а своего Ангела-Хранителя узнаешь всегда, независимо от того, какой вид пожелает он принять.

Ангел с серыми крыльями отступил на шаг, а на его морщинистом лице отразились удивление и испуг.

– Иди от меня, проклятый, в огонь вечный[25], – простонал он.

– И кто теперь говорит цитатами? – рассмеялся мой Ангел-Хранитель, но я знал этот смех, как знал и то, что не сулит он ничего приятного.

И тогда мой Ангел-Хранитель изменился. Лицо его засияло, будто солнце, а одежды сделались белы как снег. Снежно-белые крылья возделись под самый потолок, а рукоять меча засверкала созвездием драгоценных камней. Вместо бурой накидки теперь был он облачен в серебристый полупанцирь, отполированный как зеркало, и в спадающий с плеч плащ.

– Се пришел час мести и расплаты, – сказал мой Ангел-Хранитель с нескрываемым удовлетворением, после чего вложил меч в ножны и раскинул руки. – Иди ко мне в объятия, Михаил[26].

Ангел, названный Михаилом, отступил с настолько явным испугом, что лицо его казалось зловещей маской, вырезанной, дабы пробуждать страх в сердцах живых существ. Но он не сумел сбежать от моего Ангела: тот шел, сильный, сияющий и улыбающийся. Золотые волосы развевались, будто под дыханием ветра. Внезапно его руки и крылья обвили серого Ангела, который крикнул полным страдания голосом. Когда я услыхал этот крик, то пал на колени, ибо звук поразил не только мои уши, но также глубины сердца и разума. Был он исполнен ужаса и отчаяния, и я не помнил, чтобы хоть когда-либо слышал нечто настолько ужасающее.

Но я не смог отказать себе в грешном любопытстве и, стоя на коленях на влажном полу, внимательно следил за тем, что происходило передо мной. Не думаю, что в мире много людей, которым даровано было лицезреть схватку двух Ангелов. Однако то, что происходило, нелегко было назвать схваткой. Ангел с серыми крыльями просто растворился в святом сиянии, которое, казалось, заглушает его крики. Я видел лишь его покрасневшее лицо и глаза, наполненные безбрежным страданием – и глаза эти делались все больше. Я знал, что надолго запомню эту картину.

А потом мой Ангел отступил и отряхнул с рук и крыльев серую пыль. Таков был конец существа, названного Михаилом.

Из угла послышался хриплый стон, и я увидел, как Одрил Братта пытается набрать в грудь воздух и рвет ворот рубахи.

– Йхххх! – рычал он, а с губ его стекала слюна, смешанная с кровью.

Он упал на колени, а я видел его выкатившиеся от ужаса глаза и лицо, налитое темной кровью. Еще миг-другой он держался за грудь, а потом руки его опали, и он грянулся лбом об пол. Я смотрел, как он дрыгает ногами, а потом делается недвижим. Что ж, не скрою: ему повезло умереть быстро – от прилива крови к мозгу: братья-инквизиторы, как и сам я, наверняка не дали бы ему покинуть сию юдоль слез так быстро и без страданий.

– Мордимер, мой Мордимер, – сказал Ангел со странными нотками в голосе. – Как ты мог решиться противостоять существу, которое некогда было сотворено из Господней Славы? Которое хоть и пало так низко, как никто ранее, но сохранило силу и мощь? Как ты мог думать, что даже твоя глубокая вера спасет тебя от одного из падших Ангелов?

– И все же так и случилось, – ответил я, поднимая взгляд, но тотчас отвел его, ибо в зрачках моего Ангела кружила бездонная пустота.

– И все же… – повторил он через мгновение тихим голосом, будто раздумывая над моими словами.

Сияние, освещавшее подвал, угасло, и когда я снова взглянул на Ангела, он опять был просто невысоким человечком в бурой накидке. Опирался на огромный светлый меч, но теперь тот до крайности странно смотрелся в его руках.

– Что за дерзость, – произнес мой Ангел-Хранитель со вздохом. – Полагать, будто я прибыл сюда, призванный силой твоей веры. Это был всего лишь каприз, Мордимер. Каприз и огромное желание завершить древний спор, что длился слишком долго, и память о котором все еще ранит.

– Да, мой господин, – ответил я, склоняя голову.

Он сел в углу подвала и обхватил колени руками. Где-то в эти мгновения – я даже не заметил, когда и как, – исчез его сияющий меч.

– Близится время великого очищения, Мордимер. Ибо уже и секира при корне дерев лежит[27], – сказал он, цитируя святого Матфея. – А мы не знаем, когда ударит острие и куда падет.

– Да, мой господин, – повторил я.

– Может, оно падет на тебя, Мордимер, – добавил он, я же почувствовал прошедшую по телу – от шеи до копчика – ледяную дрожь. – Если ты не тот, кем кажешься.

– А кто я таков, мой господин? – осмелился я спросить.

– Вот именно. Кто ты, Мордимер?

– Божье создание? – ответил я тихо, с легкой вопросительной интонацией.

Он грянул смехом, от которого я задрожал.

– Божье. Бог. Бога. Боже, – бормотал он. – А скажи мне, где же сущий Бог?

– Это ты мне скажи, где Его нет, господин, – ответил я, и слова мои прозвучали более дерзко, чем мне хотелось бы.

Он поднял голову так резко, что я не успел отвести взгляд. На миг я погрузился в лабиринт безумия, наполнявший его глаза, и почувствовал, и сам сойду с ума не более чем через миг.

К счастью, он отвернулся, но я все равно отступил под стену, будто от сильного удара.

– Нигде Его нет, – сказал он тихо. – Хотя мы так сильно Его жаждем.

Он оперся правой рукою в каменный пол, и камни превратились в лаву, закипев от его прикосновения. Казалось, он этого не заметил.

– Он исчез, – произнес Ангел голосом, в котором звучали бескрайняя печаль и непредставимая тоска. – И мы не знаем, где Его искать. Даже Слава Его исчезла, и мы не понимаем уже, чего желал наш Господь, не помним уже, как исполнять Его волю, как выказывать Ему нашу любовь… Говорят… говорят, что Он перестал нас любить… и потому ушел…

Отчаяние в голосе Ангела было столь бесконечным, что я почувствовал, как, сам того не желая, плачу, и как слезы текут по моим щекам и подбородку. Я отер их рукавом, но продолжал рыдать.