Король Зимы - Бернард Корнуэлл

— Ты права, леди, очень нужны, — согласился я.

Она уловила в моем тоне легкую насмешку и поморщилась, но не отступилась.

— Король Ланселот, — сказала она, — стремится стать поклонником Митры, и мы с Артуром не будем ему в этом препятствовать.

Я вскипел от гнева. Слишком уж легкой и доступной казалась им моя религия.

— Митра, леди, — холодно проговорил я, — религия для смелых.

— Даже тебе, Дерфель Кадарн, я бы не советовала увеличивать количество врагов, — так же холодно отвечала Гвиневера, открыто давая понять, что она превратится в моего непримиримого врага, посмей только я встать на пути Ланселота, и уж наверняка сметет любого, кто захочет помешать Ланселоту пройти испытания в мистерии Митры.

— До зимы, леди, все равно ничего не будет происходить, — уклончиво ответил я.

— Но пусть это произойдет, — с нажимом сказала она и открыла дверь, ведущую в дом. — Спасибо, лорд Дерфель.

— И тебе спасибо, леди, — пробормотал я, поворачиваясь к выходу из сада и сбегая со ступеней.

Десять дней! Всего десять дней, думал я, понадобилось Ланселоту, чтобы превратить Гвиневеру в свою горячую защитницу. Я проклинал все на свете, клялся, что скорее превращусь в ничтожного христианина, чем увижу Ланселота пирующим в пещере над окровавленной головой быка. Я трижды ломал стену щитов саксов, несчетно погружал Хьюэлбейн по рукоять в грудь врагов моей страны, прежде чем был избран на службу Митре, а Ланселот только хвастал и принимал воинственные позы.

Я вошел в зал и увидел сидящих рядом Бедвина и Артура. Они выслушивали бесконечные жалобы толпившихся вокруг просителей. При моем появлении Бедвин сошел с помоста и отвел меня в сторонку.

— Я слыхал, что ты теперь лорд, — сказал он. — Мои поздравления.

— Лорд без земли, — горько усмехнулся я, все еще во власти неприятного разговора с Гвиневерой.

— Земли достаются с победой, — сказал Бедвин, — а победа достается в битве, лорд Дерфель, а боев у тебя скоро будет предостаточно.

Тут резко распахнулась дверь, и Бедвин умолк. В зал стремительно вошел Ланселот в сопровождении своих приверженцев. Бедвин поклонился ему, а я лишь кивнул. Король Беноика мельком глянул на меня, удивляясь моему присутствию в высоком собрании, но ничего не сказал и направился к Артуру, который тут же приказал внести на помост третий стул.

— Разве Ланселот уже член Совета? — сердито спросил я у Бедвина.

— Он король, — спокойно пояснил Бедвин. — Не станешь же ты требовать, чтобы он стоял, пока мы сидим.

Я заметил, что у короля Беноика все еще была забинтована правая рука.

— Полагаю, рана короля настолько серьезна, что он не сможет идти в поход вместе с нами? — едко спросил я.

Мне в этот момент так хотелось рассказать Бедвину о требовании Гвиневеры принять Ланселота в ряды поклонников Митры, но я решил подождать.

— Ланселот не пойдет с нами, — подтвердил Бедвин. — Он останется здесь и будет командовать гарнизоном Дурноварии.

— Он? Командовать? — громко переспросил я.

На мой сердитый вскрик обернулся Артур.

— Если люди короля Ланселота будут охранять Гвиневеру и Мордреда, — устало проговорил Бедвин, — это позволит высвободить отряды Ланваля и Лливарха на борьбу против Горфиддида. — Он положил свою легкую руку мне на плечо. — Мне еще кое-что надо сказать тебе, лорд Дерфель. — Голос его был тих и мягок. — На прошлой неделе Мерлина видели в Инис Видрине.

— С Нимуэ? — встрепенулся я.

Бедвин покачал головой.

— Он не был на Острове Смерти, а отправился в другую сторону — на север. Но почему и зачем, никто не знает.

Шрам на моей левой ладони горячо запульсировал.

— А Нимуэ? — прошептал я, боясь услышать ответ.

— На Острове, если еще жива. — Он помолчал. — Прости.

Я невидящим взглядом скользил по залу, набитому людьми. Разве Мерлин не знал о судьбе Нимуэ? Или он предпочел оставить ее среди мертвых? Я крепко любил Мерлина и все же иногда ужасался тому, что он может быть так жесток. Если он был в Инис Видрине, то не мог не знать, где томится Нимуэ. И все же ничего не сделал для ее освобождения! Он оставил ее с мертвецами. Я почувствовал, как внутри меня словно оживают крики и стоны умирающих детей Инис Требса. Мне сдавило горло, и несколько секунд я не мог ни двинуться, ни выдавить из себя слова, но, преодолев это, хрипло проговорил:

— Бедвин, если я не вернусь, пусть Галахад поведет моих людей.

— Дерфель! — Он сжал мне руку. — Никто не возвращается с Острова Смерти! Никто!

— Да что мне до этого? — взорвался я.

Пусть даже пропадет вся Думнония, что мне до того? Нимуэ была жива! Я твердо знал это, потому что жил и пульсировал шрам на моей левой руке. И если Мерлин не озаботился спасением Нимуэ, позабочусь о ней я. Меня уже не волновали ни Горфиддид, ни Элла, ни Ланселот с его желанием проникнуть в тайную общину Митры. Я любил Нимуэ. Пусть она никогда не полюбит меня, но я поклялся быть ее защитником, и живой, горячий шрам на ладони являлся тому порукой.

Это означало, что я должен был пойти туда, куда не пожелал отправиться Мерлин, — на Остров Смерти.

* * *

Остров был вовсе не далеко, в десяти милях от Дурноварии, на расстоянии неспешной утренней прогулки. И все же до него было так же далеко, как до Луны.

Я знал, что это не остров — скорее полуостров, словно вытесанный целиком из бледного кремня, уходивший в море от узкой насыпной дороги. Когда-то римляне добывали здесь камень для своих строений, а потом мы стали разбирать их дома на камни. Поэтому каменоломни за ненадобностью были заброшены, и пустынный полуостров превратился в Остров Смерти. Он стал тюрьмой. Воздвигли три высокие стены, отделявшие каменное узилище от дороги, выставили стражников и стали отсылать на Остров тех, кто совершил преступление. Туда же направлялись и лишившиеся разума, но не все, а лишь буйно помешанные, которым не было места среди нас. Со временем Остров превратился в королевство сумасшедших, пристанище существ, чьими душами завладел дьявол. Друиды твердили, что Остров — владение Кром Даба, темного бога-калеки, а христиане утверждали, будто он стал прибежищем дьявола на земле, но все соглашались в одном: мужчины и женщины, отгороженные от мира людей высокими стенами, считались потерянными душами. Они были мертвы, хотя тела их продолжали жить. А когда умирали тела, демоны и духи, заключенные в них, как в ловушку, навеки оставались на Острове и не могли уже посещать живущих. Родичи провожали своих безумных на Остров и здесь, у третьей стены, расставались с ними, отдавая несчастных в когтистые лапы таинственных ужасов. А вернувшись обратно на материк, устраивали поминальный пир смерти. Но не все сумасшедшие посылались на Остров. Некоторых из них коснулись боги, сделав священным их безумие. Были такие, которые держали своих лишенных разума родичей взаперти, как, например, Мерлин, который запер несчастного Пеллинора в клетке. Но когда боги осеняли безумца злой волей, Остров становился тем местом, куда заточались их души.