Капитан Наполеон - Эдмон Лепеллетье

– Очень далекое, но ужасное для Жозефины. Элеонора получила то, что не могла получить императрица: у Элеоноры родился сын!

– Так это, верно, не от императора?

– Нет, от него. Это подтверждают обстоятельства, а кроме того, ребенок имеет разительное сходство со своим великим папашей!

– Черт возьми! Так уж не собираешься ли ты дать нам в императоры сына Элеоноры? – воскликнул маршал.

– Возможно. То, что не могут сделать доктора и шарлатаны, то возможно для законников. Императрица советовалась с юристами. Божественное право признает наследниками престола только принцев крови, но римское право позволяет и усыновление с этой целью. Камбасерес разъяснил мне все это, меня натаскали во всем этом перед отъездом! Теперь я сильна в вопросе об усыновлении и не уступлю в этом Порталису или Биго-Прэмено!

– Ну, и ученая же ты стала, Катрин, – сказал Лефевр, восхищаясь женой. – Так, значит, все эти римские императоры прибегали к усыновлению каждый раз, когда у них не было сыновей?

– Да! Величайшие императоры во главе с Августом – ну, вот тем самым, которого во французском театре изображает Тальма, прибегали к усыновлению. Это очень удобно: достаточно сенатского указа.

– О, сенат! – сказал Лефевр с жестом, выражавшим полное презрение к этому величественному собранию, которое ползало во прахе перед Наполеоном вплоть до того дня, когда надо было дать последний пинок ногой умирающему орлу.

– Понял ты теперь, что я собираюсь делать в императорском лагере в Финкенштейне?

– Не совсем. Договаривай!

– Ну так вот. Императрица, узнав, что Элеонора стала матерью как раз в тот момент, когда смерть сына Гортензии лишила ее возможности усыновить этого ребенка, хочет предложить императору признать приемным сыном и наследником сына Элеоноры. Сама она готова стать матерью этому ребенку. Народ и армия, привыкшие всем восхищаться и соглашаться со всем, чего хочет Наполеон, разразятся криками радости. Этот ребенок по рождению незаконнорожденный, но у него в жилах течет кровь Наполеона, так что его, во всяком случае, предпочтут Жозефу или Людовику Бонапарту. К братьям императора Франция никогда не будет питать особенно теплые чувства; она знает, что они представляют собой, а именно – пустых тщеславных болванов, а может быть, даже и подлецов, которые готовы будут изменить при первом удобном случае брату, чтобы сохранить короны, полученные ими от него же. Но ребенок, воспитанный во дворце, между императором и императрицей, окруженный всеобщим вниманием в качестве истинного принца крови, не возбудит ни в ком мысли о сопротивлении. Вот, Лефевр, что я собиралась предложить императору от имени и с согласия императрицы. Теперь-то ты понял наконец?

Лефевр погрузился в глубокую задумчивость. Он соображал туго, но мыслил честно и правильно. Здравый смысл руководил им во всех обстоятельствах жизни.

Проект Жозефины показался ему почти неприемлемым для императора, и он не стал скрывать опасений за исход миссии Екатерины.

– Но тебе дано поручение, и ты должна довести его до конца! – закончил он с твердостью солдата, неспособного отступить, раз ему дан приказ двигаться вперед.

Послышался грохот барабанов, которым аккомпанировали звуки труб.

– А, вот и суп, – сказал маршал. – Знаешь ли, здесь я привык есть одновременно с солдатами и почти то же самое, что и они. Но сегодня ради твоего приезда я прикажу повару прибавить еще одно блюдо. Ведь мы пообедаем наедине? Да? Ты хочешь?

– О да, как когда-то на Ла-Рапэ, где давали такое вкусное белое вино! Помнить?

– Как не помнить! У меня до сих пор мое небо чувствует его! Нет здесь такого вина, не умеют его делать в Германии! Я угощу тебя венгерским, которое послал архиепископ бамбергский моему духовнику для богослужения. Ты знаешь, женушка, у меня теперь имеется духовник!

– У тебя? Что за комедия! – сказала Сан-Жен, расхохотавшись во все горло. – Да ведь ты и «Отче Наш» не сумеешь прочитать!

– Я постарался вспомнить. Император обращает на это большое внимание, в Польше все очень набожны, ну и приходится много пить, потому что здешние дворяне это любят.

– А скажи-ка, Лефевр, ты не наберешься дурных привычек в этой отвратительной дыре?

– Дыре? О, Катрин! Эта дыра еще не пробита. Мои черти-инженеры собираются пробить ее для меня. Уж будь спокойна! Как только я увижу эту дьявольскую дыру, так сейчас же брошусь на Данциг: здесь-то я уже не засижусь, нет!

Пришли лакей и два денщика маршала, чтобы расставить обеденный стол.

Екатерина освободилась от шубы и, усевшись в углу на походный стул, обратилась к лакею со следующими словами:

– Смотри, паренек, не забудь подать архиепископского винца. Мы с маршалом собираемся сегодня немножечко клюкнуть! – И она закончила это приказание выразительным похлопыванием по бокам, что всегда служило у нее выражением хорошего расположения духа.

– Ты голодна? – спросил Лефевр жену, протягивая ей полную тарелку жирного супа, аппетитный запах которого наполнил палатку своим ароматом.

– Голодна как собака! – ответила Екатерина. – Господи! Есть от чего проголодаться, когда несешься без отдыха в почтовой карете по всем этим странам, имен которых даже не запомнишь! Да и суп здесь, кажется, великолепен, прямо слюнки текут!

– Мои солдаты другого не едят. Каждую неделю я пробую из пищевого котла то в одной роте, то в другой, как придется. Мне ведь наплевать, если надо мной смеются! Император заботится главным образом о ногах солдат. Сколько раз я видел, как он останавливал колонну на походе и приказывал кому-нибудь из солдат разуться. Он хочет собственными глазами убедиться, соблюдаются ли его распоряжения относительно обуви. Я же забочусь о желудке. С ружьем через плечо, в хороших сапогах и поев хорошего супа, можно обойти кругом весь свет. Еще говядины, Катрин?

– С удовольствием. И корнишонов дай, если есть, – промолвила она, протягивая тарелку.

– Корнишонов в этой свинской стране не знают. Но есть квашеная капуста – вот получай!

– О, как это кисло! Налей-ка, Лефевр!

– Архиепископского винца?

– Да, мы выпьем его за здоровье императора, – ответила Екатерина с набитым ртом и весело подняла свой стакан.

Перед тем как выпить, супруги чокнулись на старый французский манер.

– Ну, что новенького в Париже, при дворе? – спросил Лефевр, разрезая курицу, поданную лакеем.

– У нас было много балов. Император приказал, чтобы этой зимой двор развлекался вовсю. Он не хотел, чтобы в его отсутствие Париж и двор были лишены привычных удовольствий. Была особая почетная кадриль, в которой участвовала и я.

– Ты? Ты танцевала с принцессами?

– Да мы-то теперь разве не принцессы? Да, императрица почтила меня приглашением. Нас было шестнадцать дам, одетых по четыре штуки в разные цвета. Была белая кадриль, была зеленая, красная и голубая. Белые дамы были в бриллиантах, красные – в рубинах; зеленые – в изумрудах; я была в голубой кадрили, на мне были сапфиры и бирюза.