Корпорация IMAGEN - Джейн Александер

– Разве это так важно? Нельзя же постоянно все делать идеально.

– Это всегда было важно. И потом, зонтичное растение. Я никогда не видела ни одного такого цветущим.

– Те цветы… Они все равно уже отцвели.

Так и есть. И еще кое-что. Она смотрит на кардиган, бледный и выцветший. Хочется коснуться его мягкой вязки, но ощущение такое, будто на руках надеты перчатки.

– Наверное, я устала, – говорит она, – и у меня больше ничего не получается. – Она сидит на полу, прислонившись спиной к стене. Оглядывает комнату. Сундук, ковер, лошадка-качалка – все вещи, что остались в ее прошлом. – Извини, но, по-моему… возможно, ты не настоящий.

– Нет же, – отвечает он, – полагаю, что нет. Судя по всему, ты… ну, ты понимаешь. Создаешь меня силой своего воображения. Но послушай, если тебя это утешит, ты отлично справляешься. Просто замечательно. Разве ты так не считаешь?

– Справляюсь? Или, по крайней мере, справлялась. Но теперь уже нет. Есть перерывы… и все становится каким-то бледным. Будто что-то заканчивается. Алан…

– Я здесь.

– Алан… раз уж ты все равно ненастоящий, может, забудем про планшет? Я хочу, чтобы ты был здесь.

– Как скажешь.

И вместо стены она сидит, прислонившись к нему, прижимается к его плечу, его руки обнимают ее. Она не открывает глаза. Она устала, очень сильно устала… Такая тяжелая работа – создавать. Силой своего воображения. Она концентрирует внимание на его тепле. На его твердости. На его голосе, который произносит ее имя.

Она хотела бы остаться здесь, в этом счастливом финале. Но ее внимание трепещет, органы чувств слабеют. Может ли она остаться, даже если ее воображение не работает? Остаться, когда краски тускнеют… запахи исчезают… и даже его голос начинает дрожать? В реальном мире она где-то в безопасности? Есть ли люди, которые заботятся о ней, как Мэг присматривала за ней здесь? Без еды, без воды, как долго она продержится? В реальном мире, будет ли хоть что-то из этого правдой? В реальном мире, они победили?

А если она захочет выбраться отсюда, ей разрешат? Оно позволит ей? То живое существо внутри нее?

Армейское платьице давно исчезло, но битва еще не закончилась.

– Только не говори мне, что так было всегда. Не говори мне, что ты никогда не был настоящим. Ты и я.

Его дыхание касается ее щеки, когда он отвечает:

– Ты же понимаешь, я никогда тебе этого не скажу.

– Не могу поверить, что я снова так поступаю. Снова покидаю тебя. – Она прижимается к нему лицом, прижимается к его шее, старается запомнить его тепло на своей коже. – Даже не знаю, сработает ли. – Она вдыхает его и задерживает этот вдох внутри себя.

– Послушай, – говорит он.

Она подбирает слово:

– Это неневозможно…

Думает это слово.

– …ничего из этого невозможно…

Стоп.

Что-то тяжелое в ногах.

Она пошевелилась. Боль пронзила лодыжку, стремительно взлетела вверх по ноге. Издала отрывистый звериный звук и замерла.

Ей все приснилось. Где-то в безопасном месте. Но она не могла вспомнить ни сам сон, ни его подробности. Только ощущение. Последние яркие клочки счастья.

Голоса. Дальше по коридору, в соседней комнате. Близко и далеко.

– …правда, очень беспокоюсь…

– Я понимаю, просто она сказала, что может…

Эти голоса она не знает.

Она нырнула на глубину, подальше от боли и звука чужих голосов. Потянулась к своему сну.

– …по крайней мере, врач.

Врач. Она в больнице? Дверь заперта, окно высоко. Ей нельзя закрывать глаза. Она должна неотрывно смотреть на квадрат света, который вне всякой досягаемости. Если она закроет глаза, – если она позволит себе уснуть, – они придут за ней. Они ждут, эти люди с иглами… она ждет, эта тьма… поэтому не спать, не спать, не спать…

Глаза открыты. В них словно насыпан песок, полуосвещенный мир расплывается.

Она все моргала и моргала, и облизывала сухим языком высохшие губы.

– Боже, – произнесла она, но это относилось к тяжести на ногах. Она вспомнила, что Бог омыл ей лицо. Стер ее соленый страх. Она попробовала сесть, но не смогла пошевелиться. Сил хватило только толкнуть ногой. И тяжесть села и залаяла.

Да. Собака. Конечно.

– Лея! – кричит сердитый женский голос. – Слезай! Ну-ка, сейчас же!

Нет, не надо… ей нравилась эта тяжесть. Пыталась сказать об этом.

Женщина ахнула.

– Никол! – позвала она и, приблизив лицо к подушке, спросила: – Кэсси, как ты себя чувствуешь?

Первый и единственный вопрос:

– Мы победили?

– Что, прости? Я не расслышала, чего ты хочешь?

Она повторила вопрос снова, распухшим от жажды языком:

– Мы победили? – И когда она произнесла вопрос, ей самой стало интересно, что означают эти слова.

– Воды? Ты хочешь пить?

Женщина протянула ей стакан. Кэсси снова попыталась сесть прямо. Перевернулась на бок, попробовала выпрямиться, но ее рука, ее запястье еще так слабы.

– Ну-ка! – Женщина отставила стакан в сторону. Просунула руки под руки Кэсси, обняла ее за плечи, чужая, но с такой любовью. Осторожно приподняла ее, но голова ударилась о стену, вызывая глубокую ритмичную боль внутри черепа. – Прости, пожалуйста. – Женщина поправила подушки, устраивая ее поудобнее. Поднесла воду к губам.

На вкус вода прозрачно-голубая, ее прохлада бежала по пересохшему рту, пересохшему горлу, словно птичье пение.

– Спасибо, – сказала она и увидела, что женщина нахмурилась, ничего не понимая.

– Ты проснулась! – В дверь просунулась голова какого-то мужчины. – Слава небесам! Подруга, ты проспала несколько дней. Практически не приходя в себя. Здорово же ты нас напугала! Как ты себя чувствуешь?

– Кто… – Она хотела спросить: «Кто ты?» Но, похоже, предполагалось, что она знала его. Она обвела взглядом комнату.

Мужчина стоял у двери, потому что в самой комнате свободного места нет. Письменный стол. Мониторы, системные блоки, кабели. Окно закрыто жалюзи. Все твердое, все черное, бежевое и серое.

Внутри ее сердце сжалось во что-то плотное, тяжелое и болезненное. Она почувствовала, как сама ее суть сворачивается вокруг этого нового сердца.

«Нет», – говорит она или пытается сказать. И снова закрывает глаза.

Когда она проснулась в следующий раз, по свету, что просачивался сквозь жалюзи, можно было догадаться, что на улице день; откуда-то поблизости доносились голоса. Не те голоса, что были раньше, женщины и мужчины, которые, похоже, ухаживали за ней. Эти незнакомые голоса отличались по тону. Словно на полную громкость включили телевизор или радио. Она прислушалась к своим ощущениям, оценивая их. Повернула. Боль все еще не прошла и слабо пульсировала в задней части черепа. Она с трудом приняла вертикальное положение и увидела, что одета в хлопчатобумажную ночную сорочку. «Не моя, – подумала она, – не того размера, слишком большая». Затем голос произнес: «Игра Воображения, которой владеет компания IMAGEN». И в ее мозгу замкнулся контакт. Словно щелкнул выключатель, и дом ее головы залил свет. Лавина воспоминаний: образы, фрагменты, моменты, эпизоды вспыхивали, сталкивались, толкались и начинали складываться воедино. Выстраиваясь в повествование. Игра Воображения и IMAGEN… Освальд и Льюис… живое существо в ее голове… Алан, Алан, Алан…