Дружелюбные - Филип Хеншер

– Никто не выходил из дома в ближайший час? Гафур? Хадр?

Свекровь озадаченно и даже недовольно уставилась на нее, но Дев отчего-то понял, что именно хочет сказать мать друга. Он встал и вышел из комнаты в прихожую, перед этим жестом указал Рафику: «Оставайся на месте, не следуй за мной, солдат». Всем присутствующим стало ясно: в конечном итоге этих двоих связывают отношения командира и подчиненного, причем командир – Дев. От студента-выскочки в нем не осталось и следа. Уходя, он выключил свет в коридоре. Зазвонил телефон, и он не колеблясь снял трубку в полной темноте:

– Алло. Да! Это я.

Умолк и потянулся в полумраке за ручкой и листком бумаги, всегда лежавшими у телефона. Записал номер, не попрощавшись со звонившим. Мать, отец, Назия, Шариф и профессор Анисул столпились у двери гостиной.

– Это Икбал, – сказал Дев. – Работает в «Интерконтинентале», где сейчас все иностранные корреспонденты. Прибывают уже месяц с чемоданами. Тут похозяйничали пакистанские военные. Посрывали все флаги Бангладеш. На улицах кто-то есть? Выключите везде свет.

Он прошел по коридору ко входной двери и почти закрыл ее за собой. Хадр тоже высунулся из комнаты. Они с Гафуром застыли в дверях кухни.

Несколько минут все молча ждали в кромешной тьме. За их спинами из гостиной доносился тихий девичий голос:

– …Твоя беда, Топше, в том, что ты все время делаешь выводы. Если, подобно мне, ты рассмотришь ситуацию со всех возможных точек зрения, очень скоро сообразишь, что золотая табакерка вовсе не невинный предмет. Ее поставил сюда…

– Тихо, Бина!.. – прошипел, обернувшись, отец.

Снаружи, между домом и оградой, крадучись передвигался Дев. Вдруг Назия вспомнила, что там, на мощенной плиткой дорожке, стоит лейка. Она заметила ее еще днем, когда водила Аишу нюхать недавно распустившийся жасмин и здороваться с курочками. Тяжелая металлическая штуковина, не разобьется, даже если ее сшибет чья-то неосторожная нога. На улице тоже царила почти непроглядная тьма: переднюю часть дома затеняло баньяновое дерево, и его висячие побеги сформировали завесу, сквозь которую мало что было можно различить с улицы. Дев ходил в саду и легко мог споткнуться о лейку. Но, утешала себя Назия, он, скорее всего, уже прошел мимо. Домочадцы ждали, не произнося ни слова.

Быстро-быстро открылась входная дверь; открывший придержал запор так, чтобы он не щелкнул. И остался стоять в темноте. Лишь когда он тихо заговорил, она смогла избавиться от мысли, что это не Дев, а пакистанский солдат схожей комплекции, который занял его место и готов выполнить приказ. Но голос был Дева. Путь до забора оказался одним из самых долгих в его жизни.

– Видел, – тихо сказал он. – Люди на улице. Бежали, стараясь не шуметь: целый вооруженный отряд. Мне пора.

– Нет! – вмешалась мать. – Переночуешь у нас.

Дев не удостоил ее ответом.

– Я должен пойти с тобой, – сказал Рафик.

– Если ваш телефон работает, ты нужен здесь. Береги своих и запри двери на засов, – распорядился Дев. – Приду – посплю на террасе. Отыщешь меня утром.

И он вышел за дверь, заматывая голову платком. Секунду спустя Назия услышала звук, которого и опасалась: лязг железа о плитку – кто-то споткнулся о лейку. Надо было его предупредить. Спустя еще десять секунд с грохотом заработало какое-то устройство. Кажется, в нескольких метрах отсюда.

Похоже, только отец Шарифа понял, что времени совсем мало. Он обернулся к Назие:

– Уведи девочек и мать в подвал. Быстро! Спрячьтесь в темноте, за чемоданами. Что бы вы ни услышали, старайтесь не издать ни звука. Идите! – Затем хозяин обратился к Хадру и Гафуру, которые прижались друг к другу, сообразив, что на дороге был убит почетный гость дома: – Вы ничего не видели, ничего не понимаете, и в доме есть еще люди.

Но наступило затишье. Половина домочадцев восемь часов просидели в гостиной, а половина в подвале. В какой-то момент кто-то попытался включить свет, но либо электричество не работало, либо кто-то перерезал провода. Они решили, что и телефон тоже не работает. Когда ночь подходила к концу, Долли, беззвучно плача, попросила пить, и Назия принялась утешать ее. Сама она перестала плакать при мысли об Аише, которая спала в комнате. Оставалось надеяться, что Шарифу хватило ума взять ее с собой. Поднимаясь, они не знали, что их ожидает. Оказалось, что остальные пошли спать, рассудив, что нет разницы, где их разбудят, чтобы расстрелять: в спальне или в гостиной. Назия узнала в этом поступке рассудочность профессора Анисула. Рафик вышел из дома в пижаме и забрался на крышу. Вернулся через пять минут. Сообщил, что город объят огнем. В воздухе стоял густой черный дым: прошлой ночью, пояснил он, они видели трассирующие пули, слышали хлопки зенитной артиллерии в черных клубах и глухие удары танкового обстрела совсем неподалеку отсюда. А жуткий грохот, раздавшийся в какой-то момент, доносился из штаб-квартиры Восточно-пакистанского стрелкового полка на Второй дороге. Женщины посмотрели на него – там, внизу, им слышался лишь непрестанный грохот. Рафик решил, что горело со стороны базара: очень, очень сильно. На улице, прямо на середине дороги, лежит лицом вниз тело: убийца оставил его в качестве предупреждения.

– Могло быть хуже, – заключил юноша. – Просто увидели бегущего и застрелили. И не стали выяснять, откуда он выбежал.

– Рафик, как ты можешь! Это же был…

– Нам повезло! – упрямо заявил тот. В его обдуманных словах сквозила ясность суждений солдата. Ему было семнадцать. Тут же он резко развернулся и убежал на кухню искать еду и чай. – Никто не должен покидать дом без моего разрешения. Думаю, телефонный провод перерезан тоже.

7

Долли поручили приглядеть за Аишей, и, взявшись за руки, они принялись гулять по дому. В сад девочек не пускали, что их огорчало, но и внутри было на что посмотреть. Долли показала племяннице фото ее деда, своего отца, только что окончившего университет, и бабки в окружении трех сестер, красивых и юных, в одеждах, казавшихся белыми, но на деле розовых и бледно-голубых. Скамейка в парке, на которой они сидели, в действительности стояла в фотоателье.

Потом показала слоника из слоновой кости. Бина всегда вздрагивала при мысли, что бедняга вырезан из собственного зуба или бивня. Свою вазочку для сладостей: плющ и ирисы, выгравированные на серебре, и иллюстрацию – дьявола с горящими глазами – в книге Мильтона, принадлежавшей папе. Вдруг Аиша, взмахнув кулачками, швырнула книгу на пол и захныкала. Это увидела одна из бабушек и с удивлением посмотрела на них.

– Идите сюда, девочки. Что случилось?

Они редко заговаривали с детьми, и те не обращали на них внимания. Бабушки только зевали, спали, ели, бормотали что-то друг другу и снова спали. Аиша прильнула к Долли, и та не без усилий подвела ее к прабабке. От нее пахло чистотой и слегка анисом, а руки у нее были мягкие, бледные.

– Когда я была девочкой… Хотите, расскажу кое-что? Очень, очень интересное.