Дружелюбные - Филип Хеншер

Отец разорвал листовку на две, четыре, затем на восемь частей. Хадр весь сжался. Он не мог взять в толк, что он сделал не так. Разве плохо, когда мир? Он просто хочет, чтобы все были счастливы. Но тут отец объяснил: эти люди ненавидят свою страну и хотят от нее избавиться, стереть с лица земли; ими управляют фанатики, которые живут далеко отсюда. Он спросил Хадра, любит ли тот песню «Же рате мор дуаргули» [57]. Мальчик остолбенел. Прежде хозяин ни разу не спрашивал его, нравится ли ему та или иная песня. Но тот повторил вопрос, и на этот раз он промямлил: да, нравится. И ему пояснили: Дружелюбные не хотят, чтобы эта песня звучала на улицах. Все, что они хотят на них слышать, – священный Коран, вечный и неумолчный. «Дружелюбные…»

После чего даже Хадр понял: с Дружелюбными шутки плохи. Он отвернулся и сник.

В те дни новости осторожно передавались от дома к дому. Телефонный провод так и не восстановили после двадцать шестого. Стало известно, что дом можно покинуть на какое-то время, но до назначенного часа требуется вернуться. Выходил только Рафик, а вернувшись, сообщил, что тело, лежащее на улице, убрали и унесли. Когда он выходил, оно еще лежало. К его возвращению тела уже не было. Рафик не подходил близко. И это не единственный труп, обнаруженный им во время вылазки. А еще Хадр и Гафур: разойдясь в разных направлениях, они искали продукты, заказанные матерью.

В определенные часы выходить на улицу запрещалось. Дети и женщины оставались дома. Но новости все равно достигали их ушей. Время от времени отлучался из дома Рафик – никто не спрашивал куда. Возвращаясь, он приносил новости от друзей. Телефонный провод обрезали, но радио еще работало. Донося обрывки новостей, порой противоречивых. Много дней они толком не знали ни того, что сталось с Другом Бенгальцев: одни говорили, что он убит, другие – что брошен в застенки; ни о судьбе остальных. Сначала объявили о гибели писателей, потом оказалось, что они живы. На рынке Гафур встретил слугу еще из одного дома, и тот поведал, что пакистанцы убили тысячи людей в университете: просто согнали и расстреляли. В кои-то веки профессор Анисул не проронил ни слова. Гафур не мог назвать имен погибших. Может, ему их и назвали, да он не запомнил. Однажды Рафик вернулся с кое-какими доказательствами успеха. Этого-то – призыва вливаться в ряды борцов за свободу – он и ждал. Подпольная радиостанция объявила о создании правительства Бангладеш: сформированное в изгнании, отныне оно определяло политику независимого государства. Друг Бенгальцев сидел в тюрьме: как только начались убийства, он провозгласил независимость. Однажды они узнают все; пока же новости просачивались неравномерно, вперемешку со слухами о Дружелюбных.

Дружелюбные. Неужели они всем заправляют? Кто входит в их ряды и сколько в них членов? Правда ли, что они встречаются каждый день, числом двадцать – по количеству районов Дакки, – и обсуждают диверсантов и

предателей на вверенных им улицах? Правда ли, что они вообще существуют? Имя, принесенное в дом неграмотным слугой, теперь звучало в нем ежечасно. Если бы это были пакистанцы, что бы они сделали? Они, задумчиво произнес отец, назвались бы ласковым именем. «Дружелюбные»! Ублюдки, следившие за домом напротив, наблюдавшие, кто приходит и кто уходит, снимавшие трубку и звонившие куда следует; часа через два-три смотревшие, как выводят и сажают в автомобиль связанного соседа. Уж им-то телефонных проводов не обрезали!

Но кто же все-таки вступил в их ряды? Когда Назия с мужем остались наедине в своей комнате, она задала Шарифу этот вопрос. Аиша спала у изножья кровати. Сама Назия сегодня выбиралась в район Гульшан. В нем жили иностранцы, потому-то до сей поры там было тихо. По пути обнаружилось, что многие магазины и лавочки, которые она помнила столько, сколько здесь живет, решили поменять вывески. До этой недели надписи были преимущественно на английском, теперь же – на урду. Вышел приказ? Или на всякий случай? Где эти Дружелюбные? Какие у них лица?

– Не уверен, что мы хотим знать, – сказал Шариф, – зовет ли себя кто-то Дружелюбным на самом деле. А если в Дакке и впрямь есть их сторонники, то я знаю парочку, которой очень понравились бы их лозунги.

– М-м?

Шариф широко раскрыл глаза, глядя в лицо жены, – так дрессировщик укрощает взглядом дикого зверя, крепко держа его голову.

– Весь этот бред из их листовок мог бы написать Мафуз.

– Надеюсь, Садия сдержит слово, – проронила Назия.

Лицо ее сделалось недобрым: довольно пугающее зрелище, если наблюдать из горизонтального положения, лежа с нею на одной подушке. Шариф поежился, небритый подбородок приятно поскрипел на чистой хлопковой наволочке. Спрашивать не хотелось.

– Садия сказала, что, если страна обретет независимость, если у Муджиба получится, если мы отделимся от Пакистана и станем жить своей жизнью, она уедет из страны.

– Переберется в Лахор, – уточнил Шариф. – С остатками семьи мужа – или с одним Мафузом?

– Не знаю, – ответила Назия. – У меня было впечатление, что она имеет в виду «уехать на другой конец света насовсем».

– Не надо было столько вспоминать при ней о Шеффилде. Может, это и вызвало у нее такие мысли.

– Разве у Мафуза нет британского дядюшки? – спросила Назия. – Готова поклясться, что где-то всплывал «дядюшка Мухтадир». Где он? В Лондоне? Вроде держит туристическую контору. Это он самый? Или кто-то другой?

– Вот народ! – пробурчал Шариф. – Везде-то выкрутятся со своими магазинчиками и конторками. Как она могла?..

– Этого она и добивалась, – чопорно сказала Назия. – В общем, я хочу спать.

– А я минут пять почитаю. Так устал от всей этой чуши, не имеющей отношения к инженерному делу. Даже от дискуссий с профессором Анисулом! Видеть их не хочу. Проводить на самолет – и пусть летят, куда вздумается. У меня тут роман Шахидуллы Кайсара. Люблю его.

2

Профессор Анисул ценил то, что для него делали. Подстроился под распорядок своих хозяев. Ему не удалось перевезти из дома все, что он хотел. Лишь теперь до него дошло, каким утешением была для него самая большая книга в его библиотеке: огромный американский атлас мира. И ему не хватало уютного часика перед сном, когда он составлял маршрут по Советскому Союзу или рассчитывал, как добраться от одной йоркширской деревушки с причудливым именем до другой. Он привез другие книги, да и здесь имелась библиотека. Однако профессор не мог не признать, что три недели, в течение которых появляться на работе было небезопасно, тянулись долго и мучительно. Ну, по меньшей мере, он научил молодого Шарифа сложной разновидности карточной игры кункен; их со старшей сестрой изобретение. Бедная сестренка! Хорошо, что она этого не видит. Он взял с собой несессер с туалетными принадлежностями, одежду на десять дней и фотографию сестры в кожаной папке, чтобы поставить на комод и, когда никто не видит, здороваться с нею. Он дурно обошелся с сестрой. Вынудил выйти замуж за того человека, сильно старше. Детей супруг ей не дал, лишь привязал к себе. А потом умер, и она оказалась привязанной к брату. А ведь она могла жить своей жизнью, а не просто стирать их белье. Могла стать врачом.