Дело Арбогаста - Томас Хетхе

Она выскользнула из его объятий, повернулась к нему лицом и уставилась на него, словно дожидаясь обвинений или попреков, но его взгляд оставался вопрошающим — и только вопрошающим.

— Да нет, ничего, — сказала она. — Мне грустно и только-то. Грустно, потому что мне скоро возвращаться домой.

Он кивнул, однако не отвел испытущего взгляда. Таким взглядом, случалось, смотрели на нее и другие мужчины. Но никогда еще никто не сумел выпытать у нее того, в чем ей самой не хотелось признаться. И она осознавала, сколь непомерен и необъятен ее страх. Собственно говоря, жаль, подумала она, но все равно я никогда никому не расскажу о том, что со мной случилось. Конечно, он мог бы догадаться и сам. Но нет, он уже сдался, на уме у него уже другое.

— Как тебе кажется, не провести ли нам весь день в постели? Она рассмеялась — и смех ее прозвучал практически непринужденно.

— Конечно же. Но сперва переведи мне стихотворение до конца. “Анимула” это уменьшительно-ласкательная форма для “души”. Так что же это получается — душечка?

— Да. Душечка — это очень удачно. “Мечущаяся, нежная душечка, спутница моего тела, уходишь ты сейчас в мрачные нехорошие места, обнаженная малышка, впредь ты со мной не поиграешь”.

— Это о смерти, — самозабвенно откликнулась Катя.

Ей было понятно то, что она, строго говоря, знала с самого начала: этому не дано прекратиться. Во всяком случае, не дано прекратиться со мной, горько подумала она. Иногда, переворачивая мертвое тело с боку на бок, она готова была поклясться, будто оно еле слышно постанывает. Разумеется, дело не в том, что воздух вырывается при этом из легких. Лицо покойницы, как лицо спящей, а под голову подложен камень. Короткая стрижка. Стоит прикоснуться к холодной коже — и страх пропадает.

— “Nec utsoles dabis iocos”, — произнес он.

— А чьи это стихи?

— Императора Адриана. Сто тридцать восьмой год нашей эры.

— А небеса и тогда уже были пусты.

И вновь в ее голосе, и она сама почувствовала это, прозвучали металлические нотки, но на этот раз он истолкует это по-своему, то есть превратно, и не задаст ей никакого вопроса. И, как знать, может быть, воспоминания когда-нибудь оставят ее.

— Вот именно.

В субботу, ближе к полудню, Фриц Сарразин позвонил в дверь сестры Арбогаста на Лупиненвег — и она узнала его далеко не сразу. Лишь когда он вновь представился, она приветливо предложила ему войти и сразу же повела наверх, на жилой этаж. Когда Сарразин вошел, Ганс Арбогаст в изумлении вскочил с дивана. Они обменялись рукопожатием и постояли молча, не зная, что сказать. Сарразин в конце концов уселся в одно из парных кресел, а Арбогаст вернулся на диван, на котором, кстати, валялась развернутая газета. На журнальном столике стояли кофейник и чашка. Арбогаст был небрит и щеголял в синем тренировочном костюме с незастегнутой молнией на груди. Под расстегнутой курткой на нем была белая нижняя сорочка. И ходил он босиком. Стоило Арбогасту пробормотать, что, мол, сегодня он завтракает позднее всегдашнего, как по лестнице послышались шаги, и Эльке Арбогаст внесла в гостиную еще один прибор.

— Вы ведь выпьете со мной кофейку?

— С удовольствием.

Эльке наполнила писателю чашку и с легким поклоном удалилась, предоставив ему возможность воздать должное ее кулинарному мастерству за глаза. Вновь послышался скрип лестничных ступеней.

— С молоком и с сахаром? — спросил Арбогаст.

— Большое спасибо.

Арбогаст ухмыльнулся.

— Спасибо, да, или спасибо, нет?

— Я пью черный.

На журнальном столике лежали тонкая тетрадь формата А-4, строго говоря, не тетрадь, а брошюра, причем изрядно зачитанная. Сарразин занялся ею, одновременно помешивая горячий кофе. На обложке была изображена величественная голова африканского слона и крупными литерами значилось: “Мастерская по изготовлению изделий из слоновой кости Эрнста Вильгельма Кремера. Каталог товаров, включая бильярдные шары” Сарразин пролистал брошюру: в каталоге были шахматы из слоновой кости, бильярдные шары, сервировочные кольца, мелкая пластика и ложки для обуви.

— Та возня с бильярдными столами пришлась вам по вкусу, верно? Арбогаст кивнул.

— Уж можете мне поверить. Мои бильярды были самыми лучшими. Назывались “Брунсвик” в честь молодого швейцарского столяра, который, приехав в Америку, стал именовать себя Джоном Мойзесом Брунсуиком. Свой первый бильярд он изготовил в 1845 году. А сегодня это крупнейшая во всем мире фирма, и столы “Брунсвик” слывут эталонными в международном масштабе.

— А как вы на них вышли?

— В последний год войны фирма праздновала столетие и выпустила в честь этого серию “Годовщина”, которую, впрочем, продолжали выпускать до конца пятидесятых. И эти столы прибыли в Европу вместе с американским десантом, я их увидел — и тут же взялся за их распространение. А вы в пул играете?

Сарразин, покачав головой, отхлебнул из чашки.

— “Годовщина” это великолепный девятифутовый бильярд, — мечтательно произнес Арбогаст. Из стопки иллюстрированных журналов возле дивана он извлек тонкую брошюру, пролистал ее и наконец нашел снимок “Годовщины”. — Вот, посмотрите!

Сарразин посмотрел.

— И что же, вы решили опять взяться за старое?

— Нет, с этим покончено.

— Почему же?

— Да просто так.

— А что же вы будете делать?

— Сам не знаю. В тюрьме я закончил курсы экономики малого предприятия. Может быть, подвернется что-нибудь в этом роде.

— А вы уже успели пообвыкнуться на воле? Как вам самому-то кажется?

Арбогаст посмотрел на Сарразина долгим взглядом. Тот даже заморгал — но ведь и сидел он лицом к свету.

— Я не совсем понимаю, о чем вы.

Сарразин кивнул. Дверь на балкон поблескивала в лучах зимнего солнца. На подоконнике, под занавеской, стояли два маленьких кактуса. На ковре был какой-то чрезвычайно мелкий геометрический орнамент — черный на желтом фоне. На книжной полке “стенки” десяток-другой выпусков “Ридер Дайджест” и многотомный справочник Бертельсмана.

— Я понимаю, — практически шепотом начал Арбогаст, — что нахожусь сегодня на воле исключительно благодаря вам, и никогда не забуду, что вы для меня сделали.

Сарразин улыбнулся. Он по-прежнему помаргивал на свету, а солнце меж тем светило все ярче и ярче.

Он приложил руку козырьком ко лбу, чтобы и против света рассмотреть лицо Арбогаста.

— А вам известно, как в прежние времена делали бильярдные шары? Сарразин покачал головой.

— Нет, не известно.

Арбогаст вытащил из-под дивана узкий деревянный ящик с металлическим запором и, не открывая, поставил на журнальный столик.