Прежде всего любовь - Эмили Гиффин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот это экстрим, – бормочет себе под нос Нолан.
Я наконец-то смотрю на него и слегка улыбаюсь. Меня разрывают противоречивые эмоции.
– Привет, – говорю я.
– Привет, – он улыбается так же напряженно, – как съездила? Повеселилась?
Я не могу понять, говорит ли он от души или что-то скрывает.
– Это было полезно. Но не сказать, чтоб весело. Я слишком скучала по Харпер.
– А по папе ты скучала? – спрашивает Харпер.
Я смотрю ей в глаза, не понимая, действительно ли она так тонко все чувствует или просто болтает, что попало.
– Да. Я скучала по папе, – вру я, хотя где-то очень глубоко я, действительно, немного скучала. Потому что он неразрывно связан с нашей дочерью.
– А ты поможешь нам с печеньками? – спрашивает Харпер.
– С удовольствием, – я закатываю рукава, чтобы помыть руки.
– Мама, помой руки! – строго требует Харпер, тыча в меня ложкой. – Самолет грязный!
Краем глаза я вижу, что Нолан улыбается.
– Да уж, сразу видно, что твоя дочь.
– Да, моя, – отвечаю я по пути к раковине.
Приготовив и украсив три дюжины печений, мы с Ноланом обменялись разве что парой слов, и то в основном через Харпер. Мы пользуемся ею как посредником для своих легкомысленных замечаний вроде «Расскажи маме, как ты ходила к зубному» или «Догадайся, кто приезжал ко мне в Нью-Йорк».
Задав этот вопрос, я смотрю на Нолана, чувствуя, что Джози наверняка уже его предупредила и он в курсе, что я все знаю. Он печально смотрит на меня, и я понимаю, что права.
– Тетя Джози, – то ли утверждает, то ли предполагает Харпер, дополнительно подтверждая мою теорию.
Я говорю, что она угадала, и смотрю, как Нолан тычет лопаточкой в огромное печенье. Оно еще точно не остыло, и он его ломает. Половину он закидывает в рот и наконец обращается ко мне напрямую:
– И как вы пообщались?
– А то ты еще не знаешь, – я начинаю закипать.
Нолан открывает рот, потом закрывает. Очевидно, он только что отказался свидетельствовать против себя, что я ему и сообщаю.
– Подожди минуту, – говорит он, указывая на дочь, а потом уводит ее в гостиную вместе с печеньем.
– Когда уложим Харпер, – говорю я, понимая, что мы не сможем не кричать. Я точно не смогу.
– Ее заберут мои родители, – он смотрит на часы на микроволновке, – с минуты на минуту.
– Что? Почему? Я только что приехала. Я хочу побыть с ней.
– Ну, ты же нам об этом не сообщила. А я их уже попросил за ней присмотреть.
– А сам чем собирался заниматься? – шиплю я. Я не хочу его обвинять (по крайней мере, не в этом, но почему-то так получается).
– Отдохнуть немного, – мрачно говорит он. Вроде бы спокойно, но с горечью. – Я уже две недели вожусь с ней один…
– Во-первых, – злобно перебиваю я, – всего одиннадцать дней, а не две недели. Во-вторых, я с удовольствием заберу ее на следующие одиннадцать дней. Прямо сейчас. Скажи своим родителям, что обойдемся без них.
– На самом деле не обойдемся. Нам нужно поговорить. А родители пока посидят с Харпер, – твердо отвечает он. Он редко говорит так властно.
Какое-то время я смотрю на него, потом пожимаю плечами.
– Ладно, – пусть этот раунд останется за ним.
В любом случае, нам нужно уже что-то предпринять. Сорвать пластырь с болячки нашего брака.
Через несколько минут я убегаю в душ, чтобы не встречаться с родителями Нолана, тщательно сушу волосы, одеваюсь, крашусь.
С одной стороны, я тяну время. С другой – проделываю свой обычный ритуал, чтобы набраться уверенности в себе перед сложным делом. Одно совершенно ясно – я вовсе не прихорашиваюсь для мужа. Поэтому реакция Нолана, который окидывает меня тоскливым жадным взглядом, становится для меня неожиданностью.
– Ты очень красивая, – искренне говорит он.
– Спасибо, – я невольно смягчаюсь от комплимента, хотя этого хватает только на пару секунд. – Харпер уехала? – уточняю я.
– Да, они только что ушли. Хочешь, сходим куда-нибудь. Поужинаем.
Я злобно отвечаю, что не голодна. Надеюсь, он понял, что я хотела сказать на самом деле, – как можно думать о еде в такое время?
– Ладно, я просто спросил, – говорит он, – ты редко так одеваешься дома.
Я думаю, не критикует ли он меня, но решаю начать с глобальных вопросов.
– Думаю, мы можем поговорить прямо здесь, – меня подташнивает.
Я усаживаюсь на край дивана.
– Давай, – он выжидающе на меня смотрит.
– Это ты хотел поговорить, так что начинай, – я готова его выслушать, оценить все мудреные объяснения или попытки оправдать пятнадцатилетнее молчание.
Он кивает. Его первые слова удивляют меня:
– Я знаю, что Джози все тебе рассказала. Я хотел сказать, что был не прав.
Он ждет моего ответа. Я молчу, и он продолжает:
– Я был страшно не прав. Я не должен был скрывать это от тебя и твоих родителей. Это очень близко ко лжи, но не настоящая ложь.
– Это ложь, – и тут я прикусываю себе язык (буквально), чтобы не высказать ему все.
– Ладно, ты права, – сразу сдается он, – это была ложь. Я был не прав. Я прошу прощения.
Я предчувствую, что сейчас будет какое-то «но».
– Но, Мередит, я клянусь, что сделал это не ради себя, – он грустно смотрит на меня большими круглыми глазами.
– И ради кого же ты соврал?
– Ну, для начала… – он понижает голос, – ради Джози.
От этого ответа мне вдруг становится больно.
– Ты не женат на Джози, – мне кажется, что я простила бы ему молчание в течение первых пары лет, но не после того, как мы начали встречаться. После этого чувства ко мне должны были перевесить.
– Знаю, – говорит он.
Я задумываюсь на секунду и задаю ему вопрос, который меня всегда мучил:
– А ты хотел бы на ней жениться?
– Что? – в ужасе спрашивает он. – Не глупи, Мередит. Конечно, я бы не хотел жениться на твоей сестре. Господи!
– Ты уверен? – я уже не могу остановиться. – Она тебе никогда не нравилась? Даже в самом начале? По-моему, ты на нее запал тогда. Или она на тебя…
Он так долго молчит, что у меня сжимается что-то в желудке.
– Понимаешь, – говорит он наконец, – когда-то давно я правда думал, что она секси…
– Это когда?
– В старшей школе. В колледже. На младших курсах.
– А в ту ночь? – спрашиваю я, хотя не знаю, какое это имеет значение.