Облик Огня - Михаил Липарк

— Постой судить меня, незнакомец. — глаза человека были наполнены слезами, а на лице висела гримаса невыносимой боли. — Что бы сделал ты, ради того, чтобы вернуть собственную дочь? Скажи мне, есть ли на свете хоть один родитель, который хотя бы раз не причинил боли собственному ребенку и хоть раз затем не пожалел об этом? Тебе не понять меня, пока ты не обзаведешься своими детьми. К тому же… Я понес самое жестокое наказание за свой проступок.

— Проступок? — Сарвилл прижал клинок еще ближе так, что кровь засочилась через маленький надрез наружу. — То, что ты делал с Зойей, когда ее у тебя забрали сложно назвать просто проступком!

Охотник расширил красные глаза, словно не понимая, о чем говорит незнакомец.

— Что? Я не…

Стрела, вылетевшая из тьмы, жадно впилась в грудь охотника. Теперь в обличье человека рана не зарубцевалась — мужчина рухнул на спину и истек кровью. Странник оглянулся.

— Конец истории. — Ликанси убрала лук за спину. — Прощай, Darrallus. Уверена, мы еще встретимся.

***

Телега стояла на опушке, недалеко от дороги. Лошади мирно посапывали и лениво рыхлили землю под копытами. Костер пускал клубы дыма в освещенное большой луной чистое небо. В воздухе пахло мясом и овощами.

— Что за хворост вы собрали, что коптит хуже кузнецкой печи? — странник напугал двух девушек, сидящих вокруг костра, бесшумно подобравшись почти вплотную.

— Мы заждались. Вернее даже я. — Иллайа бросила ему копченую кроличью ножку.

Странник сел к костру.

— Ли, прости меня. Я был сам не свой. — он слегка помедлил. — Все эти руны…

— Я понимаю, — принцесса отреагировала мгновенно, отгоняя все его мысли от них. — Только давай не будем никогда возвращаться сюда.

— Вам придется меня потерпеть какое-то время… Очень скоро я захочу вернуться. Пока я этого не чувствую, но это неизбежно. Магия слишком сильная.

Волшебницы промолчали.

— Новый меч? — Иллайа не сдержала любопытства.

— Подарок от Хозяйки Леса. В очередной раз мне предсказали спасти мир.

Иллайа едва заметно улыбнулась.

— У него есть имя?

Сарвилл немного поразмыслил и произнес как бы заклиная.

— «Зойа».

«Мораль. Это то, что больше всего и всегда привлекало меня в приключениях странника. На примере его странствий можно вынести много уроков, где каждый возьмет для себя наиболее близкий ему. Что же касается меня — спустя столько лет мне все-таки удалось выведать, что произошло по дороге в Дастгард, и именно это знание оказалось самым близким моему духу. Хоть я так и не узнал об истинном начале истории охотника на дриад, но сделать свои выводы это мне нисколько не помешало — как бы жестоко не поступили по отношению к тебе, всегда держать в голове необходимо, что месть слепа и с пеленой на глазах можно мосты сжечь и дорогой невозврата поплестись. Я осознаю это и теперь благодарен тому охотнику, который отдал свою жизнь ради того, чтобы я это уяснил… А что касается самого медведя, то тут гораздо большую роль сыграло древнее пристанище эльфийских магов, которое помогло ему найти много ответов и загадало еще больше загадок, отгадки на которые сейчас есть голове каждого, хотя тогда любому познавшему их хотелось накинуть петлю на голову и удавиться. Простите. Мне до сих пор тяжело от всего что произошло…»

Заметки чужеземца, переданные неизвестным человеком в капюшоне служащему в Доме Совета.

Высокие каменные стены столицы Дордонии с запада сливались с одной из башен замка Шаарвиль и омывались Солнечным Морем уже несколько тысячелетий, непоколебимо выстаивая перед непрекращающимся натиском его сильных приливов. Когда-то возведенные гномами непреодолимые препятствия для любой угрозы с моря были гораздо выше, чем те, что скрывали горожан от различных опасностей со стороны суши, в частности от проникновения в город диких животных, разыскиваемых по всей Неймерии бандитов, изгнанных отовсюду бродяг и, конечно, были главной преградой для армий вражеских королевств и иркарайцев.

Узкие шпили храмов Касандры, которых в Дастгарде было несчитанное количество, протыкали смог, нависший над городом, десятками невидимых уколов и были видны задолго до въезда в городские ворота и наоборот — оказавшись в самом центре столицы Дордонии сложно было увидеть хотя бы одну, тянущуюся к небесам верхушку храма.

Прежде чем попасть в сам город, нужно было преодолеть несколько верст имений пасечников, каменщиков и лесорубов, которые были понаставлены плотно друг к другу на всем извилистом пути к воротам города вперемешку с бесконечным множеством лачуг и землянок крестьян, выращивающих на плодородных землях пшеницу, виноград, картофель, морковь, арбузы и другие фрукты, и овощи, позволяющие жителям Дастгарда беззаботно зимовать и без того короткое Долгоночие.

Сегодня ни один человек на пути в город не был занят привычной работой — все пригородные жители разбрелись по домам или корчмам пировать в честь одного из лучших праздников в году.

В восемьдесят первый день Солнцестояния каждый год в Дордонии праздновался День Петуха — день, когда все жители южного королевства прощались с жаркими длинными днями и приглашали зиму к своим порогам. Коренные северные южане гордо твердили путникам из других стран в ответ на их вопрос о нецелесообразности этого праздника, мол, зима в Дордонии не такая лютая, как в других частях севера Неймерии только потому, что они задабривают ее своим гостеприимством и отдают своеобразную дань в виде уважения к морозам, вьюгам и холодному снегу Долгоночия, а олухи из Творса, Туурина, Холденфелла и других государств, считающих великую традицию глупой и дорогой, так и будут каждые полгода кутаться в звериные шкуры, замерзать по пьяни на улицах и приносить мешками свое золото в казну короля Рогара за импорт зерна и выдержанного вина.

Название праздника пускало свои корни глубоко в далекое прошлое, и было никак не связано с истиной. В разгар веселья на улицу тогда еще маленького города выпускали несколько десятков самых прозорливых петухов, а жители толпами сначала искали их, а затем гонялись за непоседами повсюду. Побеждал же тот, кто вернет в клетку птицу с печатью действующего правителя на одной из лап, и тогда ему доставалась милость короля в виде одной просьбы, которую тот должен был удовлетворить — если принцесса была не замужем, то счастливец мог просить ее руки, чаще это был какой-то высокий титул, но еще чаще всех интересовало только королевское золото. Просьба была прилюдной, победитель изъявлял желание перед всеми жителями города, поэтому король был вынужден удовлетворить всякий каприз счастливца, однако в своих желаниях нужно было быть очень осторожным, иначе вместо исполнения просьбы король мог приговорить наглеца к смерти и лишить головы, точно петуха на забое и такой исход также не редко практиковался.