Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - Уэйд Дэвис

Андре задул свечу, но какое-то время фитиль светился во мраке рубиновым цветом.

– Грядёт миг, придёт время. Трудное время, когда вас сильно испачкают. В чём пришли, оно гроша ломаного не будет стоит. Сурово, да. Жестоко. Но по-другому никак.

Он замолчал, но я слышал его неспокойное дыхание, пока он шёл к алтарю.

– Зажигай!

Зажжённую спичку поднесли к свечам.

– Эти свечи – звёзды. Всё сливается в единый поток, и день становится ночью, а конец началом. Это новая жизнь. Отойдите от света.

Мы осторожно отступили в сумрак за покрывалом. Андре поочерёдно, сперва Рашель, затем и мне, показал тайное рукопожатие и приветствие членов Бизанго. Удостоверившись, что мы всё усвоили правильно, он вывел нас из святилища в притвор храма. К этому времени ворота были заперты наглухо, адепты сменили кожу и выстроились единой цепью по периметру ограды. Призвав гостей к вниманию, Андре обратился к собравшимся с речью.

Чуть ли не каждую его фразу прерывали бурные аплодисменты. Оратор поведал, как его возмутило то, как грубо с нами обошлись на торжестве в честь императрицы Адель.

– Глупцам невдомёк, – настаивал Андре, – насколько важны для нас свои люди среди белых, какую пользу они смогут принести, когда наступит подходящее время! Мы нужны белым, а белые нужны нам, – закончил он свой доклад, предлагая нам персонально поздороваться с каждым членом организации так, как нам только что было показано в сумрачном храме.

Кто-то из членов ячейки при этом хихикал, кто-то улыбался, некоторые с каменными лицами жали наши руки. Снова, в который раз, грянули барабаны, и одна из королев павлиньим голоском затянула жалостный гимн поклонения духам. Тем временем её товарки распахнули дверцы небольшой землянки и вынули оттуда священный гробик – мадуле.

Образовалась процессия верующих. Андре поставил нас в хвосте, и мы начали ходить, сужая круг, так медленно, что от напряжения у меня заныли лодыжки. Когда эта карусель с гробом прекратилась, каждый гость приветствовал святыню подношением и жестом. Кто-то рухнул на колени, тут же возникло большое число желающих последовать его примеру.

После того как гробик был поднят и помещён обратно в хранилище, Андре снова проводил нас через притвор туда, где горели свечи и висели осколки зеркал.

– Это лишь начало, – успокоил он нас, – бледная тень того, что вам ещё предстоит узнать. Придётся задержаться до начала трапезы, где будут разыграны другие мистерии.

После них присутствие на собраниях станет для нас обязательным. Даже находясь за океаном, я буду обязан посылать на заседание общества своего духа-эмиссара. Субсидии нуждающимся братьям также приветствуются. Покончив с инструктажем, Андре сообщил нам ещё два пароля. Затем, не оборачиваясь, он достал из-за спины четыре стакана.

– Выпьем, – сказал он, вручая каждому свой. Зелёная влага обожгла мне горло.

– А теперь – вот это. – Вторая порция напитка показалась густой и вязкой. – Теперь вы знаете, что идёт за чем. Сначала горечь, а за нею?..

– Сладость! – выпалил я, как на уроке.

– Верно. Таков и Шанпвель. На одном краю горечь, на другом краю – сладость. Там, где горько – оттуда мать родную не узнаешь.

Сказав это, Андре скрылся за тюлевым пологом. Мы видели его силуэт. Он опрокинул стаканы, и жидкость, подобно шарикам ртути, поглотил земляной пол святилища.

После этого мы ступили в тёмный коридор, по которому неспешно прошли в молчании целый месяц. Почти чужие тому миру, где светит солнце.

– Значит, это и есть твой выбор? – спросил Эрар. Мы встретились на дороге, на раскалённом шоссе. Чувствовал я себя неважно. В горле пересохло, и было не до разговоров, к тому же бил озноб. Из солнцепёка я отошёл в тень, к придорожным кустарникам. Эрар последовал за мной.

– Ты меня не послушал, – вымолвил он. – А такие вещи даром не проходят. За всё надо платить. Что-то познаётся, а кое-чего лучше не знать вовсе.

– Но ведь приняли нас нормально, – повторил я.

– Ну да, как деток в песочнице. Откуда ты знаешь, как там вас приняли на самом деле?

– Я узнал, что ответ на важные для меня вопросы смогу получить только в рядах Бизанго.

– Ни черта ты не узнал, – Эрар повернулся ко мне спиной. – Достаточно ли тамошние люди сильны, чтобы помочь тебе подняться, если ты упадёшь?

При этих словах я вздрогнул. То же говорил и Леофен, меня по-отечески предупреждая: «Ты можешь стать членом можно только одного отделения Бизанго. И дай бог, чтобы в случае беды оно тебя смогло защитить».

– Тебе везёт. Не жди, когда придётся видеть то, что не надо.

– То есть, жертвоприношения?

– Их сезон не за горами. К концу года они пополняют запасы энергии.

Сказав это, Эрар повернулся и медленно направился в сторону шоссе.

– Одно из двух, – произнёс он, садясь в джип. – Либо вступаешь в Бизанго, либо служишь лоа вместе со мной. И вашим и нашим тут исключено.

Предо мною пролегли две расходящиеся тропки – косвенное указание на то, что моя работа временно приостановлена. Упрямо порицая Бизанго, Эрар давал мне понять, что моя вовлеченность в деятельность организации чревата последствиями. И пройдя инициацию до конца, я сожгу за собой все мосты. Я перестану быть аутсайдером, который может сойти где угодно. Отныне все мои поступки станут частью работы Бизанго – его круговой поруки.

Я прибыл на Гаити за разгадкой феномена зомби. Яд был обнаружен, выявлена формула химического состава, приводящего в состояние зомби того, кто им отравлен. Однако будучи представителем западной науки, который занят поиском рецепта народного снадобья, я окунулся в дебри мировоззрения, до ужаса чуждого моим представлениям об окружающем мире. И дело тут не в том, что вера местных народов основана на жутких ядах, а в психологических и социокультурных основах этой самой веры. Побочным, но важным открытием стала понимание зомбирования как по-своему неизбежной необходимости в этом обществе. У зомбирования здесь были глубоко уходящие историко-этнографические корни.

Мне так и не удалось закрепить документально факт «поднятия» зомби из могилы на кладбище для пущей достоверности, но это было уже не так важно. Мною было упущено минимум две возможности стать свидетелем этого процесса, разумеется, за приличную плату. В разгар предварительных контактов до меня вдруг дошло, что сама идейная основа моей экспедиции претерпела коренные изменения. Год или два назад я бы ринулся к могиле, подстёгиваемый скептицизмом, который, собственно, и привёл меня на Гаити, но теперь, когда я преодолел свои сомнения целиком, я пренебрёг удобным случаем представить решительное доказательство тем, кто всё ещё разделяет мой изначальный скептицизм.

Сумму за представление мне заломили будь здоров, Если оно окажется инсценировкой, денег мне никто не вернёт. А если всё будет сделано по-настоящему, как я смогу себе простить, что мои деньги обрекли жертву на то, что с нею сделали. Я был явно не готов перейти этот моральный «рубикон».