Париж.ru - Елена Арсеньева

Лера невольно оглянулась. Из магазина выходиларыжеволосая долговязая особа – то ли девица-перестарок, ли молодящаяся дамочкабальзаковских лет, – облаченная почти в такое же беленькое льняноеплатьице, как то, что лежало сейчас в Лериной сумке.

«Тетка похожая?! Ах ты!..» – несколькомгновений Лера была переполнена негодованием, для других чувств просто неоставалось места. Ну уж волосы у нее не мотаются вот так бестолково по плечам,а ниспадают на них красивыми волнами! И ноги не кривые: может быть, самоекрасивое во всей ее фигуре – это ноги! И она гораздо худее, эта тетка точно пятидесятогоразмера, а у Леры все-таки сорок шестой.

Но тут приступ возмущения схлынул, и до нееначал доходить основной смысл речи самаритянина.

«Как только выйдет, я ее сразу...»

Что?

Окликну? Провожу? Остановлю? Напугаю? Убью?Застрелю-зарежу-заколю-оторву голову?

Отчего-то в голову вползала исключительнотеррористическая терминология. Теперь Лера даже оглянуться боялась натемноглазого самаритянина, чтобы, не дай бог, не привлечь его внимания. Несласьк метро, сколько хватало прыти, а сама ломала голову в полной растерянности:так это что, не внезапное ошаление от ее несусветных прелестей произошло смужиком? Скорее полная противоположность ему, если он мог сравнить ее с тойдурацкой теткой! И почему он с кем-то советуется, как поступить с Лерой? Ктоеще в курсе их мимолетной встречи? И почему сей неизвестный так интересуетсявстречей, что самаритянин докладывает ему о своей слежке?

Лера влетела в двери метро, ринулась ктурникету, потом вынуждена была вернуться к кассе – купить билет, потомнаконец-то вскочила на эскалатор и побежала вниз, ибо лестница-чудесница ползласлишком медленно, а спину словно жгло каленым железом, а в висках так и стучалотревожное: «По-че-му?! По-че-му?!»

Опомнилась она только в вагоне и обнаружила,что впопыхах заскочила в поезд, идущий в противоположном от «Баррикадной»направлении. А впрочем, это не страшно, ну доедет до «Пушкинской», тампересядет на Горьковско-Замоскворецкую линию. Разницы никакой. Однако надовзять себя в руки, не то заедешь в этой безумной Москве бог весть куда, авремени до встречи с Фрау осталось уже с гулькин нос.

Успокойся, сказала себе Лера. Все равно ничегоне поймешь в создавшейся ситуации, так что лучше не дергайся. Это жизнь, а недамский роман, в которых ты разбираешься не глядя. С жизнью дела у тебя обстоятпосложней. Только зря накрутишь себя домыслами, поэтому забудь, забудь сейчасобо всем: о самаритянине, о его странном разговоре, о волчьем выражении,промелькнувшем в темных глазах, о злобе и раздражении, которые ты уловила в егоголосе... Забудь! Помни только о Фрау. О том, что будешь говорить в защитусвоего романа. А потом, по дороге домой, в Нижний, лежа на вагонной полке, тыкак следует обдумаешь случившееся.

А скорее всего, постараешься забыть этуисторию, отогнать от себя, как отгоняешь все непонятное, неприятное, ненужное.И зачем, зачем, в самом деле, думать о тревожном? Совсем скоро, если всесложится хорошо, ты отряхнешь с ног прах отечества...

Так не по барабану ли тебе все русскиесамаритяне на свете, будь они фанаты белых платьев или просто-напросто опасныеманьяки?

Он глазам своим не поверил, увидев наконец-то«Автолайн». Уж и не ждал, что тот когда-нибудь появится. В Нижнем Новгородетранспорт после десяти вечера – вообще явление редкое, а уж на этойавтозаводской окраине – и вовсе уникальное. Данила думал, придется выбрать одноиз двух: либо трюхать домой, на Советскую площадь, на своих двоих, либо прилечьдо утра под каким-нибудь кустиком, на свежем воздухе. Благо ночью замерзнутьему не грозило по причине неутихающей жары. Другое дело, что воздух в Нижнем впоследнее время трудно назвать свежим: он был насквозь пронизан дымом иотчетливо отдавал запахом горящей помойки. На самом деле это горели торфяникиза Волгой, совсем близко. Горящие торфяники, если кто не знает, пахнутпомойкой. В верхней части города было еще так-сяк, там, на горах, ветер пороюсдувал дым, а здесь, под автозаводскими кустами, к утру превратишься восновательно прокопченный мясной продукт.

Впрочем, у Данилы имелся и третий вариант!Вернуться в дом, откуда он только что вышел, и попроситься на ночлег в одну изквартир, в которых он весь вечер проводил опрос: будете ли вы участвовать ввыборах мэра, а если да, то за кого из шести кандидатов пойдете голосовать, ипочему именно за этого, и чем вам не угодил мэр предыдущий, и почему выуверены, что следующий будет лучше, и сколько вам лет, какого вы пола, и каквас зовут, и какие газеты вы предпочитаете читать, и кому из нижегородскихполитиков доверяете, а с кем даже рядом не сядете, – ну и всякая такаямутата, интересующая неведомых социологов, пиарщиков и прочий аналогичныйнародец. Данила и множество ему подобных молодых людей и девиц, желающихподработать, шлялись по домам в разгар предвыборной кампании и принуждали людей(вернее, очень любезно умоляли их) ответить на вопросы анкет. Иногда этополучалось, иногда не очень.

Нынешний вечер, к примеру, выдался для Данилыудачным. Его никто не послал на три буквы, никто не крикнул: «Будьте вы всепрокляты!», никто не затеял бесплодной дискуссии на тему: «А на хрена мне всеэто нужно?» Люди попались как один приветливые, беда только, любопытные не вмеру: отчего-то личность анкетирующего вызывала у них куда больший интерес, чемперсона будущего градоначальника. Данилу многие даже жалели: «Надо же, им тамвыборы, знают только деньги народные тратить, а молодому человеку приходитсяноги бить по такой жаре!» То, что некоторая часть этих самых денег осядет вкарманах многого народа, обслуживающего выборы, в том числе и персональноДанилином, он не афишировал. Изображал этакого самоотверженного волонтера. Этовыглядело трогательно, поэтому на его вопросы отвечали-таки, а потом приглашалипройти в комнаты, присесть отдохнуть, уговаривали поужинать, выпить чаю, вина,пива, даже самогонки.

Дважды Данила не устоял: перед пирогами однойбабульки, безумно похожей на его собственную бабушку, даже и пироги у нее былитакими же обалденно вкусными, как у бабы Кати, и перед котлетами веселоймолодой супружеской пары. Строго говоря, именно поэтому он и задержался такдолго в этом доме, что дважды поужинал. Зато он устоял перед весьманедвусмысленными намеками очень сильно перезрелой дамы со жгуче-чернымиволосами, черными же глазами и непомерно толстыми, ну прямо как окорока,руками. Вообще дама была преизрядного объема, Данила запросто мог задохнуться вее объятиях, словно младенец – в чрезмерно пышной и мягкой перине. И она, будтонарочно, называла его «мой мальчик»... А его, пардон, мужской орган она,наверное, называла бы «наш дружок»!