Охота за лазером Третьего рейха - Петр Илюшкин

– Вот и хорошо! Получи туркменский халат, папаху. И коня. Будешь местным джигитом, чтобы замаскировать наше выдвижение! – говорит полковник.

Чтобы замаскировать выдвижение двух батальонов, солдат переодели в рабочую одежду. Вместо лошадей запрягли верблюдов. Телеги загрузили оружием, боеприпасами, военным обмундированием. Там же спрятали минометы. Как положено по штату – по четыре полевые кухни на батальон. Две подводы тащат бочки с водой. На одной подводе – ребята из взвода музыкантов.

Сопровождает колонну группа всадников, одетых в калмыцкие халаты, – чтобы вскоре выйти вперед и превратиться в авангард, разведывая местность.

Заранее на местном рынке был пущен слух – большая группа рабочих идет копать противотанковые рвы в район ж/д станции Басы в калмыцкой степи.

Утром колонна с песнями и громким смехом покидает Астрахань. Дико орущие верблюды тащат телеги. Пыль – столбом!

Следом бодро идут колонны «рабочих». Впереди – всадники в калмыцких халатах. На крытой брезентом подводе, с навесом от солнца, санинструктор Оля. Она с уважением оглядывается на два пулемета «Максим», стоящие позади нее.

Свесив с подводы ноги, бравый гармонист растягивает мехи. Рядом на коне едет Ильин. Начинает играть песню:

Пролягала спепь-дорожка,

Пролягала да широка.

Разведчики подхватывают песню, на казачий лад дешканя и повторяя слова. Солдаты в колонне прислушиваются, пытаются подпевать.

Ильин, слушая песню, оглядывает бескрайнюю калмыцкую степь. Закрывает глаза. Шумно вдыхает горячий степной воздух. Запах горькой полыни – такой же, как в родной станице Березовской. Петру становится грустно.

Перед мысленным взором – родная степь-матушка с ласковыми ковылями, душистым чабрецом да серой полынью. И балки, прорезающие степь. И редкие деревца, в тени которых можно найти тенек для роздыха. И скорая встреча с ласковой, тихой речкой Медведицей.

Ну а здесь – ни речки, ни деревца! Одна потрескавшаяся от жуткого солнца глина да зыбучий песок… Эх, тоска!

Около полудня колонна останавливается. Слышна команда: «Привал! Портянки перемотать! Воду во фляжках беречь, в округе нет колодцев».

Высоко в небе появляется немецкий самолет-шпион.

– Рама! Гля, рама! – слышны крики.

– Дорофеев, доложи, кто летит! – командует Ильин, подъезжая на коне поближе.

– Двухмоторный разведывательный самолет «Фокке-Вульф-189». Фрицы называют «Флюгауге», то есть «Летающий глаз», или «Уху», то есть «Филин»! – четко отвечает тот.

– Щас этот филин нам гостинцы пришлет! – смеется кто-то.

– Как бы не разбомбили нас гостинцами! – слышен встревоженный голос. – Слышите гул?

Появляется немецкий бомбардировщик и сбрасывает листовки.

Солдаты их подбирают, смотрят.

На переднем плане, на фоне руин, убитые советские солдаты. Позади – голова Сталина с большими усами. Под ним – стишок:

«Ни шагу назад!» – приказал тебе Сталин,

Умри возле стен сталинградских развалин!

А сам уж давно убежал за Урал,

Штаны он от страха свои замарал.

На обороте надпись: «Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

– Заметили, в чем хитрость? – спрашивает Ильин бойцов.

Солдаты смотрят на листовки, не поймут вопрос.

– Пощупайте бумагу! Мягкая? Когда до ветру ходите, нужна такая? То-то и оно! Знает немец, что нет у вас бумаги даже для курева. Расчет точный: пойдете по нужде, пока будете сидеть, обязательно прочтете агитку.

Ильин помедлил и строго предупредил:

– Вывод какой? Не попадаться на глаза политруку! Срать ходите подальше от своих! И осторожно! Эти места называются «Черные земли». Слышали про такое же в Туркестане? Там это – пустыня Кара-Кумы. И полно скорпионов и ядовитых змей. Здесь – то же самое! Есть ядовитые каракурты и тарантулы. Поняли? Вывод какой? Перед посадкой в кусты обязательно растопчите эти самые кусты. Каракурты там гнездятся! Яд у них очень страшный, убивает сразу.

Марш продолжается. Солдаты приуныли. Солнце палит все вокруг. Жара – выше 40 градусов! Вокруг – ни души. Все живое спряталось от жестокого зноя.

И только солдаты идут, тяжело переставляя натруженные и натертые ноги.

Не все выдерживают. Некоторые падают, сраженные солнечным и тепловым ударом.

Товарищи их подхватывают, тащат в повозку, где санинструктор Оля оказывает первую медпомощь. Другие телеги тоже полны сраженных солнцем солдат. Много и тех, кто попросту стер ноги в кровь. И не мог идти, падал от боли.

Чтобы подбодрить бойцов, Ильин командует:

– Слушай любимую песню полного Георгиевского кавалера Константина Иосифовича Недорубова! Песня «Любо, братцы, жить!».

– Товарищ старший лейтенант! Не надо «Любо»! – слышится недовольный голос.

– Что такое?

– Песня ведь – о гибели! Гибели сорока тысяч человек! Зачем напоминать о плохом?! Давайте что-нибудь веселое!

– Страшно думать о плохом? – спрашивает Ильин. – Казаки всегда пели о войне. И ничего, жили себе, поживали! Отец Недорубова, Иосиф, страшной силы был казачина! Вместо коня впрягался в телегу да затаскивал ее на горку. Это он коня берег! Так вот. Не поверите! В курене Иосифа вместо потолка к стрехе крыши был подвешен гроб! Что, страшно?! Это наш казак себе приберегал – на всякий случай. Но! Вам страшно, а ему – нет! И прав казак: постоянно отдавал свои гробы другим, которые помирали раньше него! Так что песен бояться не надо!

Ильин:

– Еще вспомнил! Мой родственник, Мирон Егорыч, всю Гражданскую прошел. В каких только мясорубках не бывал! Жуть что рассказывает! Так вот. Самолично изготовил гроб – для себя. И водрузил его на чердак. Как взгрустнется ему, так достает гроб. Ложится в него. И смотрит в небо. Говорит: «Какая красота там, на небе!» И ничего, живет Мирон Егорыч да поживает! А вы боитесь песен!

Ильин закрыл глаза. И перед ним опять, как в ночных кошмарах 1941 года, после первого своего выхода из окружения под Смоленском, поплыли страшные картины.

Ильин открыл глаза, зло произнес:

– В сорок первом, когда немцы загнали нас в «котел», никто не думал и не пел о смерти. Все думали только о хорошем, о наступлении.

Как и позже, под Харьковом. Что кричали солдаты? «Даешь Харьков!» кричали. И что?! Из дивизии нас в живых осталось десять человек! Понимаете? Были убиты сотни тысяч человек! Все поле было покрыто убитыми! В бой мы шли по трупам, скользили и падали, скользили и падали! Так что дело не в песнях о плохом или хорошем. Дело – в нас самих, сможем мы воевать или нет.