Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

Поехали в основном протестанты, которым в те времена несладко жилось среди католиков. Они селились на юге и в Поволжье. К середине XIX века число русских немцев составило полмиллиона. Они внесли свой вклад в развитие русской науки и промышленности. И пали жертвой анти-немецких настроений в Первую мировую.

Прадед любимой зрителями артистки Татьяны Пельтцер в 1821 году пешком пришел в Россию из Рейнской области. В Москве нашел работу на текстильной фабрике. Преуспел, стал владельцем тонкосуконной фабрики «Нарвская суконная мануфактура», которая снабжала русскую армию. Из его сукна шили офицерские мундиры. Дети наследовали отцовскую профессию, а внук Иван (Иоганн) Романович Пельтцер пошел в актеры. При советской власти стал заслуженным артистом республики. Его дочь Татьяна Пельцер была удостоена звания народной артистки СССР первой среди артистов Театра сатиры…

В разгар Первой мировой царское правительство образовало Особый комитет по борьбе с немецким засильем. С перепугу видные политики меняли немецкие фамилии на русские. Обер-прокурор Святейшего синода Владимир Карлович Саблер стал Десятовским. Недавний московский градоначальник Анатолий Рейнбот – Резвым. Борьба с «немецким засильем» воспитала привычку искать внутреннего врага.

Шпионов искали в высшем обществе. Вспомнили, что императрица – немка. В глазах солдат она совершила двойной грех – изменила и стране, и мужу. Скабрезные разговоры о тобольском крестьянине Григории Распутине, который будто бы проник в спальню Александры Федоровны, солдаты приняли очень лично.

Именно тогда в массовом сознании и сложилась эта картина: императрица – немецкая шпионка и распутная жена, а царь – слабый и безвольный, неспособный управлять страной… Умопомрачение? Люди искали объяснения обрушившимся на них несчастьям. И самое фантасмагорическое объяснение казалось самым реальным.

Уверенно говорили, что императрице немецкая кровь дороже русской! Императрица – немецкий агент!.. Александру Федоровну назвали главной причиной всех неудач на фронте. Жена председателя Государственной думы рассказывала, что императрица лично приказывает командирам воинских частей не трогать немецких шпионов. Эти настроения охватили генералитет, считавшийся опорой монархии! Не понимали, что слухи о немецком заговоре подрывают боевой дух вооруженных сил.

Один из генералов записал в дневнике: «Есть слух, будто из Царскосельского дворца от государыни шел кабель для разговоров с Берлином, по которому Вильгельм узнавал буквально все наши тайны. Страшно подумать о том, что это может быть правда, – ведь какими жертвами платил народ за подобное предательство».

Речь, полную ненависти к императрице, произнес Владимир Пуришкевич, лидер крайне правых в Думе, один из основателей Союза русского народа и Союза Михаила Архангела. Пуришкевич обвинил правительство в «германофильстве» и назвал Распутина «руководителем русской политики».

«Пуришкевич – человек не совсем нормальный, – констатировал директор Департамента полиции. – Вот единственное объяснение того, что убежденнейший монархист взошел на думскую трибуну, чтобы яростно напасть на царицу».

– Императрица Александра Федоровна, – возмущался Пуришкевич, – это злой гений России и царя, оставшаяся немкой на русском престоле и чуждая стране и народу, которые должны были стать для нее предметом забот, любви и попечения. Боже мой! Что застилает глаза государя? Что не дает ему видеть творящееся вокруг? Неужели государь не в силах заточить в монастырь женщину, которая губит его и Россию?

Речи депутата Пуришкевича казались демонстративным шутовством. В реальности он зарабатывал себе политический капитал, транслируя самые безумные заблуждения толпы. Да и сам он думал столь же примитивно. Пуришкевичу принадлежит выражение «Темные силы вокруг трона».

Народный артист России Григорий Маркович Ярон вспоминал свою актерскую юность в предреволюционные годы: «Обязательным комическим персонажем в обозрениях тех лет был член Государственной думы, известный черносотенец Пуришкевич, которого за несдержанность и непозволительные выражения часто исключали из Государственной думы на десять – пятнадцать заседаний. В каком только виде не показывали Пуришкевича в обозрениях! Я играл Пуришкевича в портретном гриме: с конусообразным лысым черепом, в пенсне. Меня вывозили на сцену в детской колясочке, в чепчике, с соской во рту. Потом, когда нянька уходила, я вылезал, произносил какую-то нелепую и смешную речь, в исступлении хватал графин со стола и кидал его в публику. Первые два ряда зрителей шарахались в сторону. Но это был старый цирковой трюк: графин был сделан из папье-маше, привязан к резиновому шнуру и летел обратно. Выбегали «доктор» и «санитары», надевали на меня смирительную рубашку. Доктор говорил: «Посадите его в сумасшедший дом на пятнадцать заседаний».

Великие князья требовали от императора избавиться от жены. Великий князь Николай Михайлович обратился за помощью к матери Николая II: «Нужно постараться обезвредить Александру Федоровну. Во что бы то ни стало надо отправить ее как можно дальше – или в санаторий, или в монастырь. Речь идет о спасении трона – не династии, которая пока прочна, но царствования нынешнего государя. Иначе будет поздно».

Самые близкие родственники плохо знали императора. Николай II был готов расстаться с троном, но не с любимой женой. Но почему император не отвечал на нападки? Во-первых, он был занят делом, которое считал более важным: войной. Во-вторых, считал ниже своего достоинства отвечать на оскорбления личного свойства. Не на дуэли же ему с ними драться…

Наверное, монархии следовало вести себя крайне осторожно и сдержанно. Александра Федоровна же с годами становилась неуправляемой. Сказалось самоощущение жены самодержца. Императрица хотела помочь мужу, а со стороны это выглядело как попытка присвоить власть.

«Мой родной, милый, – писала Александра Федоровна мужу. – Как бы мне хотелось пережить снова счастливые, тихие минуты, подобные тем, когда мы были одни с нашей дивной любовью, когда каждый день приносил все новые откровения! Те милые слова в письмах, которые ты, глупый мальчик, стыдишься произносить иначе, как в темноте, наполняют мое сердце тихим счастьем и заставляют меня чувствовать себя моложе. И те немногие ночи, которые мы теперь проводим вместе, все тихи и полны нежной любви…

Мне так хотелось бы облегчить твои тяготы, помочь нести их, прижаться к тебе, мне хочется крепко обнять тебя и положить твою усталую голову на мою старую грудь. Мы так много вместе пережили и постоянно без слов понимали друг друга. Храбрый мой мальчик, да поможет тебе Бог, да дарует Он тебе силу, мудрость, отраду и успех! Спи хорошо, святые ангелы и молитвы женушки твоей охраняют твой сон».

Кроме ненавидимой обществом императрицы, иных стражей у монарха и монархии уже не осталось.

«19 января 1917 года, – писал в изданных в эмиграции мемуарах бывший глава правительства Владимир Николаевич

Коковцов, – я приехал в Царское Село и видел государя в последний раз. Он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало и осунулось. Глаза выцвели и беспомощно передвигались с предмета на предмет. Странная улыбка, какая-то болезненная, не сходила с его лица. Он несколько раз сказал мне: