Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

Рассказывая об этом чудовищном обычае, Мёллер, что в целом было ему несвойственно, поднимался до вдохновенных вершин красноречия. Не утаивая от читателя ни единой гнусной подробности, он описывал – в тоне едва ли не сладострастном – каждую стадию процесса: начиная с совлечения кожного покрова жертвы до удушающего чувства, которое испытывал верховный жрец, чьи движения затрудняла тесная и липкая кожа, которую он на себя напяливал. Такой жутью веяло от этого рассказа, что, сосредоточенно читая отрывок, я почувствовал, как волосы шевелятся у меня на голове. По коже бегали мурашки, сердце готово было выскочить из груди, которая разрывалась от внезапно нахлынувшей тревоги и беспокойства.

– Доброе утро, мистер По.

Даже в обычных обстоятельствах это неожиданное приветствие, прозвучавшее прямо у меня за спиной, могло заставить меня подпрыгнуть. Однако необычайно красочное меллеровское описание омерзительного обряда так подействовало на нервы, что реакция оказалась куда более резкой. Испустив вопль ужаса, я буквально выскочил из кресла.

– О Господи! – воскликнула стоявшая позади женщина, по чьему голосу я – даже в перевозбужденном состоянии – признал миссис Рэндалл.

Вскочив на ноги, я повернулся к удивленно смотревшей на меня хозяйке.

– С вами все в порядке, мистер По? – поинтересовалась она.

– В полном порядке, – ответствовал я, пытаясь, лишь отчасти успешно, придать голосу непринужденный тон. – Просто ваше появление застало меня врасплох.

– Что ж, – сказала миссис Рэндалл, – извините, что помешала вам;

– Вовсе нет, вовсе нет, – ответил я. – Моя дорогая жена все еще спит, и я хотел скоротать время за чтением… ваша служанка Салли сказала, что я могу свободно пользоваться библиотекой вашего покойного мужа.

– Надеюсь, Салли подала вам завтрак, как я велела? – спросила миссис Рэндалл.

– О да, конечно, – сказал я, удивленный резким тоном этого вопроса. – Меня отлично накормили, за что, вкупе с прочими проявлениями вашего гостеприимства, я крайне благодарен.

Приятно слышать, – произнесла миссис Рэндалл, опускаясь в одно из кресел. – Рада, что Салли в точности все исполнила. А не то я боялась, что она понемножку распускается. – Тут миссис Рэндалл издала вздох и устало добавила: – Больно думать, но после стольких лет я, пожалуй, буду вынуждена ее рассчитать. Впрочем, разумеется, это никоим образом не должно вас касаться, – продолжала она уже более нормальным тоном. – Скажите, мистер По, что за книга вас так увлекла?

– Это хроника, рассказывающая о древних народностях Северной Америки, – ответил я, держа книгу так, что ее корешок был виден миссис Рэндалл. – Я как раз читал главу о религиозных обрядах ацтеков.

– Очень интересно, – сказала хозяйка, изучая название. – Странно, что мистер Рэндалл никогда мне про нее не рассказывал. Мы часто говорили о книгах, которые он читает, за обедом. Книги были его страстью. – Произнеся эти слова, она, словно невольно, поднесла правую руку к необычайно большому золотому медальону, свисавшему с шеи на тяжелой цепочке. – Знаете ли, он всегда так восхищался вашими произведениями, – добавила она.

– Чрезвычайно рад это слышать, – ответил я. – Позвольте полюбопытствовать – в этом ювелирном украшении, уж верно, портрет вашего покойного супруга?

Опустив голову, миссис Рэндалл оглядела себя.

– О да, конечно! – воскликнула она, словно удивленная, что рука ее непроизвольно стиснула медальон. – Вы так наблюдательны. Хотите взглянуть?

– Больше всего на свете, – учтиво ответил я.

Расстегнув крохотную застежку, миссис Рэндалл открыла овальный медальон и протянула его, чтобы мне было лучше видно.

Наклонившись, я увидел, что правая часть состоит из стеклянного отделения с маленьким завитком темнокаштановых волос внутри. Локон явно принадлежал покойному мистеру Рэндаллу, чье изображение помещалось в другой половине медальона. Предположив, что это рисованная миниатюра, я был крайне удивлен, обнаружив, что смотрю на крохотный дагеротип. Однако куда более поразительным было само изображение: запечатленный камерой человек – иссохший, как мумия, обросший бородой, с закрытыми глазами, руками, сложенными на груди, и головой, лежащей на подушке, – вне всяких сомнений, был мертв!

Разумеется, люди веками сохраняли образы недавно почивших близких посредством визуальных искусств, будь то лепные посмертные маски или картины, сделанные в морге прежде похорон. И я прекрасно знал, что дагеротипия использовалась в этих целях почти с самого момента своего изобретения. Однако до сих пор я никогда не видел подобных снимков и, глядя на удивительно реалистическое изображение мертвого тела со впавшими щеками, почувствовал, как по всему телу пробежала дрожь.

– Как живой, – заметил я. Не успели эти слова слететь с моих губ, как я осознал, что при данных обстоятельствах выбор прилагательного был в высшей степени неуместен.

Однако миссис Рэндалл, казалось, ничего не заметила.

– Снимок был сделан мистером Баллингером, превосходным дагеротипистом, – сказала она, закрывая медальон и водворяя его на грудь. – Конечно, до болезни Роберт выглядел совершенно иначе.

– От чего он скончался? – поинтересовался я.

Едва миссис Рэндалл услышала этот вопрос, выражение ее лица заметно изменилось. Глаза сверкнули, губы сжались, ноздри раздулись.

– Ответ крайне прост. Его убил врач.

– Что вы хотите этим сказать?! – воскликнул я.

– Мой несчастный муж страдал заболеванием почек. Мы проконсультировались с одним из самых знаменитых врачей Бостона. Не хочу упоминать его имени, у меня просто язык не поворачивается его произнести. Обследовав Роберта, эта знаменитость поставила заранее известный, очень ученый диагноз. Ах, мистер По, если бы вы только слышали, как он разглагольствовал о нефрите, альбуминурии и тому подобном. Его познания в латыни были весьма впечатляющи, это правда. Затем он прописал лекарство, которое, как он заверил нас, наверняка воспрепятствует прогрессированию болезни. Он забыл упомянуть только о том, что главная составляющая этого чудесного средства – бромид мышьяка, чей наиболее выраженный эффект состоял в том, что мой несчастный муж несколько недель промучился страшными болями в области кишечника без малейшего заметного улучшения.

В этом месте монолога голос миссис Рэндалл задрожал под бременем скопившейся горечи и скорби. Выдержав минутную паузу, чтобы обрести контроль над чувствами, она продолжала так:

– Когда настал конец, это была почти милость. Человек, которого вы видели на смертном одре, чье изображение я ношу так близко к сердцу, выглядит стариком. Но моему Роберту, когда он умер, было всего сорок пять. Уже потом, когда я сама стала страдать потерей сил, я начала искать врача другого плана, и поиски в конце концов привели меня к доктору Фаррагуту из Конкорда. Сожалею лишь о том, что не была знакома с этим замечательным человеком раньше, когда он мог принести Роберту хоть какую-то пользу.