Маленький журавль из мертвой деревни - Гэлин Янь

— две косточки! Она поставила пленника на ноги, отпустила, и он тут же брякнулся на пол. Охранные ручались, что все япошки в мешках целые и невредимые, почему же семье Чжан всучили калеку? Не иначе как ноги перебиты пулями. Стоять теперь не может.

Они с сыном оттащили человечка на кан, ноги у него заплетались. Мать задрала пленнику штанины повыше, но следов от пуль не нашла. Только теперь она поняла, что эта кровь на бедрах — из-за месячных. Старуха успокоилась: по крайней мере, перед ней женщина.

— Пойди, принеси ей горячей воды напиться, может, еще отойдет.

Эрхай мигом подал матери чашку чая. В старухе больше не было ни страха, ни брезгливости, она села, поджав скрещенные ноги, усадила человечка себе на колени и тихонько поила его из чашки. Почти весь чай лился обратно, грязь на щеке япошки размокла, измазав старухину руку. Мать велела Эрхаю поскорей принести таз с водой и полотенце. Он налил в таз воды из железного чайника, который грелся на теплом краю кана, снял с умывальника полотенце.

Попоив япошку чаем, старуха намочила полотенце и стала понемногу стирать грязь с ее лица. Она отлично понимала, зачем нужна такая маскировка: когда Япония захватила Маньчжурию, на медные рудники в северной части поселка, бывало, приходили целые вагоны с японскими солдатами. Тогда матери мазали дочерям лица золой или речным илом.

Из-под грязи стала проступать кожа, мягкая, нежная, под ушами — густой детский пушок. Вода в тазу превратилась в грязную жижу, зато лицо теперь можно было разглядеть. Если откормить, станет ничего.

Эрхай в стороне наблюдал, как мать отмывает япошку, словно морковку: вот выступили две широкие брови, высокий нос. Из-за худобы япошкино лицо казалось оскаленным.

Старуха проговорила:

— Какая красавица. Только бы не калека. Правда, Эрхай?

Ничего не ответив, Эрхай взял таз и вышел из комнаты. Выплеснул воду в канаву рядом с домом, не стал разливать по двору — тут же застынет, и мать, чего доброго, поскользнется на своих бинтованных ножках. Старуха вышла и сказала, что сварит пока япошке суп с яйцом, а то с голоду у нее кишки повредились, день-два нельзя давать ей ничего, кроме супа. Мать придумала для Эрхая еще работу: сходить в лавку, взять там пару чи[18] ситца — сошьем ей ватную стеганку. Эрхай пошел к воротам, спрятав ладони в рукавах. Мать что-то вспомнила — семеня ножками, протоптала ниточку следов в снегу, сунула Эрхаю в рукав банкноту:

— Про деньги забыла! Бери с красными цветами по синему! — в их лавке продавалось всего два вида ситца: красный с синими цветами и синий с красными. Когда Эрхай дошел до ворот, мать передумала:

— Нет, давай красный! Красный с синими цветами!

— Зачем зря деньги тратить? Как знать, может, она калека!

— Это ей родить не помешает! — мать махнула рукой. — Красный с синими цветами. Понял?

— Сяохуань еще больше рассердится.

— Чего тут сердиться? Родит ребенка — мы ее погоним в шею.

— Как погоним?

— Посадим в этот самый мешок и отнесем в горы, — захихикала старуха. Ясное дело, шутит.

Когда Эрхай вернулся из лавки, мать с отцом прильнули к двери в главную комнату и смотрели в щелочку. Старик Чжан услышал скрип шагов по снегу, повернулся к сыну и махнул ему, чтоб подошел. Мать уступила Эрхаю свое место. Сквозь щель в двери он увидел, что крошечная япошка уже стоит на ногах, боком к ним, глядится в зеркальце на стене. Стоя она совсем не походила на карлицу, которая рожает карликов-вако, — девушки в их поселке были такого же роста. Эрхай отошел от двери; старуху так и распирало от счастья, радовалась выгодной покупке.

— Смотри, где же она калека? — шептала мать. — Просто скрючилась в мешке.

Начальник Чжан тоже зашептал:

— Если кто спросит — скажем, что купили ее еду стряпать.

Мать кивнула Эрхаю, чтоб шел следом. На кухне уже стояла здоровая чашка риса с гаоляном, сверху навалена пожаренная с тофу квашеная капуста. Мать объяснила, что яичный суп япошка мигом проглотила, она даже испугалась, что та себе горло пережжет.

— Скажи ей, чтоб ела не спеша, там еще много!

— Ты же говорила, ей ничего нельзя, кроме супа?

— Так одним супом разве наешься? — мать на радостях даже забыла про свои недавние слова. — Скажи ей, пусть съест кусочек и сразу запьет водой, тогда не страшно.

— Я что, по-японски умею говорить? — огрызнулся Эрхай, послушно шагая в главную комнату.

Он открыл дверь и сразу увидел ноги в ватных штанах. Штаны были материны. Поднял глаза чуть выше, увидел руки с короткими, еще как будто детскими пальцами. Эрхай решил, что смотреть тут нечего, и оставил веки на месте, впереди смутно маячил живот и ладони. Живот чуть отодвинулся, это япошка шагнула назад. Вдруг перед прикрытыми глазами Эрхая очутилась ее голова, самая макушка. Сердце снова застучало барабаном — впервые ему кланяется японец. А может, поклон этот вовсе не ему, а чашке с рисом, капустой и тофу.

Эрхай растерялся, прикрытые веки взлетели вверх, и как раз в этот миг япошка выпрямилась. Парень покраснел до ушей: его глаза уперлись ровнехонько в ее. До чего же большие у нее глаза. Как у суслика, пучеглазого бандита. Исхудала, потому и стала похожа на суслика. Эрхаю было и жалко ее, и противно, он поставил чашку с едой на столик для кана, развернулся и вышел из комнаты.

Со двора он сразу побежал в свой флигель. Следом пришли родители, стали расспрашивать, поздоровался ли он с япошкой. Эрхай ничего не слышал, знай себе копался в сундуке из камфорного дерева. Почему его так взбесило, что они с япошкой встретились глазами? Он и сам не знал. А мать с отцом сияли от радости, точно два проказника. Старуха сказала, что даже если взять япошку в дом второй женой, семья Чжан не обеднеет.

Эрхай словно не слышал.

Начальник Чжан стал успокаивать сына, пообещал, что они с матерью съездят к Сяохуань и помирятся. Она неродящая и слова против не скажет. Пройдет два года, Эрхай заменит отца, станет начальником станции, и тогда на место Сяохуань молоденькие невесты в очередь выстроятся.

Эрхай наконец вытащил из сундука наушники из собачьей шерсти. Мать спросила, куда он собрался, Эрхай молчал. Взял с кана ватное одеялко, которым Сяохуань накрывала ноги в повозке, и тут старики поняли, что сын поедет к сватам.

— Снег-то как валит, кто же в такую погоду отправляется в