Давайте разведемся, Ваша Светлость! - Марина Орлова

Завидев меня, служанки вздрогнули, а затем поклонились.

– Мадам… – начала Доротти заискивающе.

– «Мадам»? – усмехнулась я. – А еще совсем недавно я для тебя была пустобрюхой плебейкой, – подошла я к ней вплотную. Подружка Доротти задрожала от страха, а вот рыжая нахалка нагло усмехнулась и заявила:

– Не понимаю, о чем вы…

Договорить я ей не дала и замахнулась. Пощечина вышла знатной, а не ожидающая подобного Доротти отлетела на пол, пораженно вздохнув и держась за ушибленную щеку.

– В.. Ваша Светлость! – закричала она. – За что?! – в праведном негодовании закричала она, а я наклонилась и залепила пощечину по второй щеке. Подружка испуганно закрыла рот рукой, наблюдая за тем, как я избиваю ее приятельницу.

– Все еще не понимаешь за что? – вкрадчиво поинтересовалась я у девушки, валяющейся в моих ногах, которая была не в силах поверить, что я посмела поднять на нее руку. На веснушчатом лице читалось такое изумление и шок, что мне захотелось зло засмеяться.

– Не пони…

Очередная пощечина заставила ее заткнуться. А я повторила вопрос:

– А если подумать? – взяла я ее за волосы, чтобы взглянуть в мокрое от слез лицо, на котором алели следы от ладони.

Она права, я – не изнеженная аристократка и до совершеннолетия жила пусть и в зажиточной, но простой семье, играя с обычными дворовыми детьми со всеми вытекающими: дружбами, ссорами, драками и прочем. Потому рука у меня была тяжелой задолго до того, как я стала герцогиней. И Доротти бы следовало это учесть, прежде чем провоцировать меня. Уже сейчас от трех пощечин из ее губы текла струйка крови, но она, как будто, не понимала своего положения до последнего веря, что я отступлю.

– Спрашиваю последний раз. Если не проявишь уважение и не признаешься, пощечинами мы не ограничимся. Ты ведь в курсе, что за оскорбление члена герцогской семьи я вправе без суда и следствия отрезать тебе руку или язык? – подняла я брови, и в карих глазах рыжей застыл ужас и недоверие. – А учитывая, что ты болтала не только обо мне, но и герцога зацепила, посмев думать о его соблазнении, то оскорбила сразу двух аристократов. Потому могу отрезать сразу комплект: две руки, или язык и одну руку.

– Мадам… – пораженно выдохнула она.

– Я проявлю достаточно милосердия и даже подарю тебе выбор того, без чего ты пожелаешь остаться.

– Пощадите…

– Ты все еще не ответила на мой вопрос, – процедила я сквозь зубы, сильнее сжимая волосы на затылке этой идиотки. – Ты понимаешь, за что ты получаешь наказание? Если признаешь и покаешься, так и быть, ограничусь лишь увольнением без выходного пособия.

– Ваша Светлость… – захлебываясь рыданиями, смотрели на меня как на приведение.

– Мое терпение на исходе. Считаю до трех, а затем веду тебя на конюшню, где тебе отрежут язык. Один…

– Пощадите, мадам… Молю!

– Два…

– Я… я была не права…

– Что тут происходит? – послышалось и из-за угла вышла главная горничная, которая строго осмотрела происходящее, задержавшись взглядом на избитой девушке и нависающей над ней мне.

– Госпожа, – еще громче запричитала Доротти, заливаясь слезами облегчения, тут же забыв про раскаяние. – Прошу вас, защитите!

– Неверный выбор, – наклонившись, негромко произнесла я на ухо Доротти, отчего она захлебнулась воздухом и замерла от страха. Я брезгливо отбросила ее от себя, а она, точно побитая собака, подползла к главной горничной и схватилась за ее подол.

– Ваша Светлость, могу я знать, что произошло?

– При всем уважении, госпожа Клара, но в этом нет необходимости, – растянула я губы в вежливой улыбке. – Эта служанка оскорбила меня, за что и получила.

– Каким именно образом она вас оскорбила?

– Пачкать свой рот пересказом я не стану, – отрезала я, заметив, как посуровел светлый взгляд экономки.

– Хорошо, я сделаю ей выговор… – поклонилась главная горничная, а я зло усмехнулась, заметив, как расслабилась и облегченно вздохнула Доротти, решившая, что и в этот раз сможет избежать наказания.

– Нет, – произнесла я строго, отчего вздрогнули все присутствующие. – Я уже назначила ей справедливое наказание. От вас, госпожа Клара, требуется лишь его исполнение.

– Наказание? – переспросила Клара, а Доротти расширила глаза и плотнее вцепилась в подол главной служанки.

– Защитите, молю, защитите, госпожа!

– Ты смеешь просить о пощаде у горничной, когда я стою перед тобой и это меня ты оскорбила? – мрачно переспросила я, а девушка заскулила, но упорно хваталась за экономку.

– Мадам, уверяю, я обязательно разберусь и накажу эту служанку…– поморщилась Клара, как при надоедливой и скучной рутины.

– Отрежьте ей язык, – потребовала я. – А затем выбросьте из поместья.

– Госпожа! – завыла Доротти, а Клара сжала кулаки, поражаясь моей кровожадности. По ее мнению, мои чувства и честь явно не стоили таких жертв, как увольнение служанки и, тем более, членовредительство.

– Ваша Светлость! Я понимаю, что вы могли принять слова этого дитя за оскорбление… – понизила голос госпожа Клара, как делала всегда, когда молча требовала от меня не создавать проблем на пустом месте. Но я знала, что точно впечатлит экономку, потому выразительно подняв брови уточнила:

– Значит, ее намерение забраться в постель Его Светлости и родить бастарда в надежде, что тот ее щедро за это вознаградит, мне тоже считать лишь плодом недоразумения?

– Что? – напряглась главная горничная, точно борзая при запахе добычи и страшным взглядом посмотрела на притихшую Доротти. То-то же! Сиэля Клара любила точно родного сына, и ни за что не потерпит покусительства в его сторону всякого мусора, вроде служанки. – Что она сказала?

Я усмехнулась тому, насколько предсказуемой оказалась реакция женщины. При оскорблении меня – это недоразумение, а при упоминании герцога, ситуация резко меняется. Впрочем, мне плевать. И я не ожидала иной реакции.

– Госпожа… это не так. Я так не говорила! – запричитала Доротти, но под взглядом госпожи Клары даже отцепилась от подола в страхе. – Мари! – отчаянно выкрикнула она, зовя подругу. – Мари, подтверди мои слова. Я ведь такого не говорила!

– Да, Мари, подтверди, – ласково пропела я, посмотрев на испуганную подружку нахалки. – Только помни, что за ложь своих хозяевам наказание – тридцать