Полководец - Елена Хаецкая

— Да, но так внезапно!

— Такое всегда происходит внезапно. Это для нас с тобой она навсегда останется маленькой девочкой, а для других…

— Навсегда? — перебила Ирина Сергеевна, высоко поднимая брови. — Что ты хочешь сказать этим «навсегда»?

— Только то, что уже сказал.

— Так говорят об умерших.

— Почему?

— «Навеки молодые»…

— Глупости! — рассердился Артем Сергеевич. — Диана жива, ничего с ней не случилось. Просто валяет дурака… со своим дураком. Года через два вернется к нам. Хорошо еще, если в подоле не принесет.

— А хоть бы и принесла, — вздохнула Ирина Сергеевна и мечтательно затуманилась. — Вот я и стану бабушкой.

Артем Сергеевич понимал, что творится с Ириной Сергеевной, даже лучше, чем она сама. Он обнял ее, прижал к себе, показал на снимок Дианы.

— Джурич Моран сказал, что с нашей девочкой все в порядке. Я склонен верить ему. А ты верь мне. Если бы что-то случилось непоправимое, мы с тобой оба бы почувствовали. Верно?

— Верно, — кивнула Ирина Сергеевна.

И солгала. У нее вовсе не было телепатической связи с дочерью. Ее материнское сердце было любящим и, вероятно, достаточно добрым, но не вещим. Иногда она стеснялись этого. «Я плохая мать, — думала в такие минуты Ирина Сергеевна. — Настоящая мать все бы чувствовала, все!..» Ей приходилось скрывать свою ущербность даже от мужа.

— Ты веришь, что она вернется? — спросила она у Артема Сергеевича.

— Да.

— Потому что так сказал Джурич Моран?

— Я просто знаю, что рано или поздно Диана даст о себе знать. Может быть, потом она опять уедет, но мы вовсе не потеряли ее навеки, как ты считаешь.

Уличенная в пессимизме, Ирина Сергеевна попыталась солгать еще раз:

— Вовсе я так не считаю…

Муж не отвечал. Он тосковал по дочери больше, чем признавался.

Иногда Ирина Сергеевна вдруг начинала во всем обвинять именно его.

— Ты же обещал, что она вернется! Ну, и где же она?

Артем Сергеевич в такие минуты просто отмалчивался, и в конце концов «Иринушка» начинала плакать. Тогда он осторожно обнимал ее и прижимал к себе.

Но он по-прежнему утверждал, что Диана жива и когда-нибудь возвратится в родительский дом.

Спустя год карточка начала выцветать. Что поделать! Это неизбежно. Полароид дает не слишком хорошее качество. Ирина Сергеевна с грустью рассматривала личико девушки. Вон, уже и глаза совсем белые стали, скоро вместо лица останется слепое пятно с черными точками на месте зрачков, ноздрей и уголков рта.

Ирина Сергеевна вынула снимок из рамки, поднесла к губам. «Моя маленькая», — прошептала она. Вспоминались милые мелочи из дианкиного детства. Как она, к примеру, резала бумагу и рисовала цифры с огромным количеством нулей. Говорила, что это — деньги, на которые мама купит ей… далее следовал бесконечный перечень игрушек и разных расчудесненьких вещичек. Диана настаивала, чтобы мама непременно брала эти деньги с собой. «Если не будет купальничка для Барби, ты просто купи себе покушать что-нибудь вкусное», — добавляла девочка. А Ирина Сергеевна, выйдя из дома, выгребала исписанные детской рукой бумажки в ближайшую же урну…

Она вздохнула, подавляя слезы. Сунула фотографию в сумочку. Естественно, она не допустит, чтобы дианочкина память была в таком состоянии. На работе есть хороший сканер. Фотографию можно поднять буквально «с нуля». И, кстати, с этим делом стоит поторопиться, пока снимок не выцвел окончательно, так что даже самый чувствительный сканер не сумеет правильно его распознать.

* * *

Если бы Диана Ковалева — такая, какой она стала теперь, — заглянула сейчас в старинное трюмо, что стоит в квартире ее родителей, то зеркало, вероятно, наотрез отказалось бы ее отражать. Деянира, полноправный член гильдии гобеленщиков города Гоэбихона, мало напоминала прежнюю девочку Дианочку. Вместо джинсов и свитера она носила длинные многослойные юбки и туго затянутый корсаж; ее лицо, неизменно бледное и кислое, было замкнуто в тугой накрахмаленной рамке барбетты. В общем, Деянира представляла собой практически совершенный образец благопристойности — на средневековый, неудобный лад. Настоящая страшилка для современной спортивной девочки.

Никогда, за всю свою шестидесятилетнюю историю, старое зеркало не отражало ничего подобного. Советские девочки, к которым оно привыкло, носили забавные свободные платьица. Этих девочек коротко стригли и крепили к их здоровым округлым макушкам здоровенные банты-пропеллеры. Очень быстро — с точки зрения зеркала, конечно, — эти девочки вырастали в прехорошеньких девиц с модными прическами, после чего рядом с ними появлялся некий молодой человек со счастливым лицом… и вскоре перед старым зеркалом уже кривлялась и корчила рожицы новая девочка с бантом-пропеллером на макушке.

Диана-Деянира была первой, кто нарушил традицию. Она прятала волосы под чепец, а рядом с ней не маячило смущенное создание мужского пола. Деянира строго блюла свое одиночество.

Мастер Дахатан несколько раз пытался предложить ей руку, сердце и свою мастерскую, но Деянира неизменно отказывала. Деликатно, но твердо. Она считала обмен неравноценным. Дахатан был бездарен, Деянира — талантлива. Для того, чтобы выбиться в люди, ей вовсе не требовался муж. Напротив. Семейные узы лишь послужат препятствием.

Одно время Деянира полагала, что ее цель в Истинном мире — добиться в правлении гильдий дисквалификации Дахатана и передачи всех прав ей, подмастерью. Хорош подмастерье, который уже сейчас один выполняет все заказы, какие только перепадают мастерской! Дахатан месяцами не прикасается к станку. Чахнет потихоньку. Так не свергнуть ли бессильное иго и не сделаться ли самой полноправным мастером? Шансы велики, в городе и в гильдиях ее уважают.

Не исключено, что Деянира действительно обосновалась бы в Гоэбихоне навсегда, если бы тот человек, который тронул ее сердце, по-прежнему оставался бы с ней. Но Евтихий бесследно пропал. И девушка так и не выяснила, что же с ним, в конце концов, произошло. Вот тогда-то она и решила отказаться от личной жизни и маленькой, хотя и верной карьеры в Гоэбихоне, и идти дальше.

Теперь ее честолюбие простиралось вплоть до Калимегдана, одинакового в обоих мирах, таинственной обители высших Мастеров. Из их числа, между прочим, происходил сам Джурич Моран. Моран Изгой, Моран Преступник, Моран Бродяга, Моран Тролль с Екатерининского канала.

А чем это, спрашивается, Деянира хуже Морана? В конце концов, она ведь тоже с Екатерининского… И воображения, и мастерства, и таланта у нее хватает.

Что помешает ей покорить Калимегдан? В переносном, конечно, смысле, — как другие «покоряют» Голливуд или Лас-Вегас…

Деянира никогда не слышала о том, чтобы кто-то из здешних мастеров хотя бы в мыслях замахивался на подобное. И все же это вовсе не означает, что план «покорить Калимегдан» такой уж невозможный. Скорее всего, людей останавливает самый обыкновенный страх перед Мастерами и их волшебной крепостью. А вдруг достаточно всего лишь явиться туда, под стены белых башен, и крикнуть: «Я — Деянира, я — Мастер, меня признает сам Джурич Моран, и я ровня вам!» И ворота распахнутся, и Мастера выйдут к ней и охотно признают ее одной из своих.