Говорящий с ветром - Урсула Цейч

Взрослые жители Лирайна уже привыкли к этим долгим пробежкам и не обращали внимания на странного мальчишку, разве что спешили убрать с дороги свои вещи, пока он их не опрокинул.

Наконец, усталый и взмыленный, Горен вернулся в замок. И сразу прошел на конюшню. Там было темно, сухо и тепло, в нос ему ударил знакомый конский запах, смешанный с ароматом сена. В конюшне Горен всегда чувствовал себя хорошо, потому что здесь над ним никто не смеялся, никто не прогонял. Лошадей не интересовало происхождение Горена, не спрашивали они, откуда он взялся и был ли у него отец. Радовались, когда он давал им еду и питье, чистил и мыл их, перед тем как на них надевали седла. Свою благодарность они выражали приветливым фырканьем, иногда слегка подталкивали его мягкими бархатистыми мордами. Они были его друзьями и терпеливо выслушивали, хотя ответить не могли.

— Горен?

Он вздрогнул, узнав голос матери. Сильный, привыкший отдавать приказания голос, который иногда становился нежным и ласковым. Но такие моменты были очень редкими. Дерата являлась капитаном гвардии, ее побаивались из-за строгости и силы. Горен еще ни разу не видел мать смеющейся.

— Да, мама. — Во рту у него пересохло.

Она вышла из загона Златострелого. Горен считал, что его мать — самая красивая женщина в Лирайне, а может, и во всем Хоенмарке: высокая, стройная, с длинными, до бедер, гладкими каштановыми волосами, загорелой кожей, с узким лицом, на котором выделялись огромные кошачьи глаза орехового цвета. Она казалась более благородной, чем все остальные женщины Лирайна со светлой кожей, курносыми носами и блеклыми глазами. И она была единственной воительницей.

Горен знал, что Дарвину Среброволосому нравится Дерата, потому что его взгляд часто был направлен на нее, когда ему казалось, что за ним никто не наблюдает. И глаза его в такие моменты блестели по-особенному.

— Где ты был? — спросила мать.

Горен пожал плечами:

— На улице. Я хотел просто… подышать свежим воздухом, потому что снег тает и…

— Хорошо, — перебила его мать, — я иногда забываю, что тебе всего восемь лет. Конечно, ты должен бывать на улице, тебе нужно двигаться. Если хочешь, играй с другими ребятами.

Горен вздрогнул:

— Нет, что я, маленький?…

Он схватил вилы и начал таскать сено.

— Что за ерунда, сын. Ты же еще ребенок. — Дерата забрала вилы и заставила его посмотреть ей в глаза. — Что случилось?

— Ничего, — заверил Горен.

Ее глаза сузились.

— Говори правду, — велела она строгим голосом. Несколько секунд Горен боролся с самим собой, а потом не выдержал:

— Они не хотят со мной играть! Они никогда не хотят со мной играть, и так было всегда! Они говорят, что я чужак, смеются надо мной, потому что я не похож на них, и говорят, что я тупой ленивый урод и… — Глаза его наполнились слезами. — Но мне все равно, я и сам терпеть их не могу!

— Ладно. — Дерата вдруг притянула Горена к себе. — Не грусти, Горен, такова жизнь. Простые люди часто не терпят таких, как мы. Они ценят наше военное искусство, но не хотят, чтобы мы были рядом. Дети лишь повторяют то, что говорят взрослые. Ты не должен на них сердиться. Они сами не понимают, что творят.

— А почему мы другие, мама? — пробормотал Горен, прильнув к ней. Близость матери утешала его. Но так они разговаривали очень редко.

— Горен, я же часто тебе об этом рассказывала.

— Расскажи еще раз, пожалуйста. — Ему хотелось продлить эти мгновения нежности.

— Хорошо. Пойдем.

Мать привела Горена в загон Златострелого, они сели на свежую солому. Конь заинтересовался, ведь этот визит был неожиданным, он оторвался от еды, поднял голову и приблизил бледные ноздри к волосам Горена. А потом тихо и ласково заржал, возвращаясь к еде.

— Когда я приехала в Лирайн, была середина зимы, совсем как пару дней назад, пока снег не начал таять, — начала Дерата свой рассказ. — Стоял жуткий холод, я промокла до нитки, мы со Златострелым уже несколько суток ничего не ели. Стражники у ворот не хотели меня пускать. Я бы с удовольствием вызвала их на бой, но была слишком слаба от голода и лихорадки, к тому же ты был у меня в животе, я боялась, что могу тебе повредить.

— Какие они гадкие, зачем они хотели тебя прогнать, — возмутился Горен.

Дерата погладила его по плечу:

— Горен, идет война. До Лирайна она пока еще не добралась, потому что город стоит в стороне и не имеет большого стратегического значения. Но терять бдительность ни в коем случае нельзя, так что стражники просто выполняли свой долг.

— А что было дальше?

Хотя Горен давно выучил мамин рассказ наизусть, ему каждый раз было интересно. Никто из ребят не мог похвастать подобной историей, к тому же невыдуманной.

— Как ты понимаешь, опускать руки я не собиралась. И им было все труднее найти убедительные причины для отказа.

— Потому что ты здорово умеешь убеждать, — с пылом подхватил Горен. — И потому что хорошие воины нужны везде.

— Да, — согласилась Дерата. — Ты прав. В этот момент подошел Дарвин Среброволосый, его привлек наш громкий спор. Счастье, что он оказался поблизости. В результате мы договорились, что он предоставит мне кров, еду и защиту, пока не родишься ты. А потом я собиралась поступить к нему на службу, чтобы обучить и усилить местную гвардию.

Взволнованный Горен стиснул руки:

— Но ведь они над тобой смеялись, так?

— Сынок, я и сама над собой смеялась, когда первый раз после долгого перерыва посмотрела на себя в зеркало. Вид у меня был жалкий, как у последней нищенки, а живот раздуло так, как у тебя, когда ты съешь слишком много яблок. — Легкая улыбка пробежала по тонким чертам Дераты. — Я исхудала, кожа да кости, меня лихорадило, никто бы не поверил, что перед ним воительница. Никто, кроме Дарвина Среброволосого, который неслучайно управляет этим городом. У него верный глаз, Горен.

— Он всегда так ласков со мной, — пробормотал Горен.

Это было правдой: почти все жители Лирайна относились к ним с матерью недоверчиво и старались держаться от них подальше. Но наместник с самого начала был очень приветлив и смотрел на Горена как на собственного сына. Для одинокого ребенка это было огромным утешением.

— Я набралась сил, да и тебе захотелось выйти, наконец, в этот истерзанный войнами мир, ничто не могло тебя удержать, — продолжала Дерата. — Ты родился сильным малышом с громким голосом и постоянно требовал есть.

— Мне нужно было быстро расти.

— В такие времена это очень полезно, но мне бы хотелось для тебя иной доли.

Затуманенный взгляд Дераты устремился вдаль. В карих глазах появился так хорошо знакомый Горену грустный блеск. Когда мама думала, что за ней никто не наблюдает, она становилась очень грустной, погружалась в воспоминания, о которых никогда не рассказывала. Но, может быть, сегодня…