Однажды, может быть... - Боб Белланка

Я торчал в пробке на площади Согласия и раз за разом прокручивал в голове сведения, которые Пьер раздобыл у нескольких благонравных и явно завистливых девиц, знакомых с Софи кто получше, кто похуже. Нет, не может быть, чтобы Пьер оказался прав. Я просто не мог влюбиться в людоедку! Инстинкт всегда подсказывал, когда меня хотели поиметь, а на этот раз плавал в тумане. Что со мной будет в ближайшие дни, ближайшие недели? Я понятия об этом не имел, но, на свою беду, уже откусил от яблока и хотел еще. А потому решил не выходить из игры.

Уступая требованиям разума и собственным желаниям, ровно в восемь я остановил машину у подъезда Софи. Она спустилась через пять минут, на ней было обтягивающее платьице в цветочек, в котором она выглядела невероятно сексапильно. Пока она шла ко мне, я представлял, как мы занимаемся любовью на белоснежном песчаном пляже где-нибудь на краю света, Софи от меня без ума, жизнь нам улыбается, мы уже три года вместе и подумываем завести ребенка… Не мечты, а концентрированное наслаждение, но меня быстро вернули к реальности.

— Представляешь, только что поругалась с соседкой: ее дети вопят не переставая, а я это просто ненавижу.

Так. С малышом придется подождать.

— Я тоже не люблю детей.

— Да что ты, а я хочу пятерых…

— Но ты только что сказала…

— А что я такое сказала? То ее дети, а то мои… Это же надо, как можно ошибиться в человеке! Прямо так и видела тебя прекрасным отцом семейства… никогда не надо доверять первому впечатлению. Жаль.

— Что — жаль?

— Да так, ничего…

Я был сбит с толку, я снова ничего не контролировал. Так не годится: надо следить за тем, что говорю, а главное — не пренебрегать здравым смыслом. У Софи все слова будто с двойным дном, и мне надо научиться расшифровывать то, что она говорит. К тому же она не одна такая, все женщины говорят одно, подразумевая другое, у них свое наречие. Наречие это родилось вместе с сотворением женщины, мы веками пытаемся его понять, но пока нам известно только его определение — «неискренность».

Подтекст. Мужчины улавливают его далеко не сразу. В самом начале отношений женщины разговаривают с нами на одном языке, меняются они потом, исподволь, потихоньку, и продолжается это до тех пор, пока в одно прекрасное утро ты не заметишь, проснувшись, что совершенно перестал понимать свою «половину». К счастью, существуют переводчики — так называемые «семейные консультанты». Приходишь к такому консультанту с женой — и узнаешь, что когда она говорит «черное», то подразумевает «белое». И так с каждым словом, и каждый раз выкладываешь за консультацию восемьдесят евро. Зато жена довольна. С Софи я чувствовал себя неуверенно. Мне надо было утвердиться в ее глазах, но так, чтобы ей по-прежнему казалось, будто лодкой правит она. Работы непочатый край.

В тот вечер мы ужинали в марокканском ресторане. Воспользовавшись случаем, Софи пустилась в рассказы о своих многочисленных поездках в Японию. Да понимаю я, что марокканский ресторан никак не связан с Японией, но только не для Софи. Ее завораживает иная культура. В японцах ее потрясло их удивительное стремление к внутреннему комфорту. Японцы считают: тело — ничто, если нет блаженного состояния ума, а уму для того, чтобы хорошо себя чувствовать, необходимо здоровое тело. Ну и какой вывод мог сделать из этого мой заурядный мужской ум? Единственный: ничем нельзя пренебрегать!

Когда мы после ужина пришли в ее квартиру, меня удивило, как мало в ней мебели — в первый раз я не обратил на это внимания.

А теперь ощущение было такое, что квартирант вот-вот выедет отсюда навсегда и нового адреса не оставит никому.

Мы позанимались любовью во всех углах, и это было истинное волшебство. Наши тела идеально вписывались одно в другое. Мы провели вместе неделю, не отлипая друг от друга, мы прожили несколько невероятно наполненных дней и ночей, мы любили друг друга, ели, пили, у нас были одни и те же интересы… Я больше не сомневался, что мы созданы друг для друга. И именно из-за этого мы тогда расстались: Софи ужасала одна только мысль о возможности прочной связи, она была свободна и желала оставаться такой и впредь.

Я понемногу узнавал Софи. Она была очень неплохо образованна. Имела свое мнение обо всем, оно не всегда совпадало с моим, зато нам было о чем поговорить. Несмотря на то что воспитание Софи получила буржуазное, чувствовались в ней ярость, мятежность. Еще в первую нашу встречу я заметил, что Софи остро реагирует на неравенство и не упускает случая ткнуть в него пальцем, но списал это на ее молодость. Сам я никогда не испытывал потребности сражаться за что-то или против чего-то — у меня были классные родители, нормальное детство и потрясающее отрочество, — и меня иногда смущала ее позиция, но это никак не влияло на чувства, которые я к ней испытывал. Чаще всего мы смеялись над одним и тем же, и жизнь была прекрасна.

Последний день, который мы провели вместе, навсегда отпечатался в моей памяти. Софи предложила пойти пообедать и за столом битый час пыталась объяснить мне, что прожила удивительную неделю, и я замечательный, она совершенно в этом уверена, но при всем при том она не хочет ничем себя связывать, а хочет, наоборот, иметь возможность отчалить в любую минуту. Этот мучительный обед, во время которого я сидел напротив, онемевший, начисто потерявший аппетит, завершился словами: «Жюльен, ничего, кроме того, что уже произошло, у нас с тобой не будет».

Она обладала талантом причинять мне боль. Я был в нокауте: правая щека прижата к покрытию ринга, мозг приказывает телу встать, но тщетно — встать я не могу. Слишком сильный удар я получил.

— Мне кажется, ты слишком многого от меня ждешь, и я не хочу, чтобы ты жил несбыточными надеждами.

Мы расстались на улице Ломбардцев весенним днем 1985 года.

В первые месяцы нашей разлуки я бесцельно блуждал по жизни. Я разучился в ней ориентироваться, я ее не узнавал. Я сходил с ума. Повсюду мне мерещилась Софи. На улице, в магазине, посреди толпы. Я слышал, как она плещется в моей ванной, я приносил ей цветы. Я только о ней и думал. Перебирал в памяти все, что соединило нас в понятие «мы». Пытался найти объяснение ее уходу. И винил себя.

Ей хватило каких-то шести дней, чтобы стереть меня в порошок. Но минуло куда больше времени, прежде чем я окончательно убедился в том, что без нее я перестал быть собой…

* * *

Я ничего не слышал о Софи почти три года, полгода из них я прожил с Жюли — мы познакомились во время фестиваля в Авиньоне, где она была занята в спектакле одного из уличных театров. Жюли была мила и талантлива, с божественным телом, однако началась наша связь с пререканий.

Сидя на террасе кафе, я услышал ее разговор с друзьями. Обиженные на весь свет, они наперебой жаловались, что им не дают грантов, и Жюли была из самых недовольных.

По мнению Жюли и ее друзей, все, кому удавалось «хоть что-то урвать», то есть актеры и режиссеры, которые добились какого-никакого успеха, были продажными тварями. Компания поливала всех подряд, утверждая, что на самом деле эти выскочки и в подметки не годятся им самим. Я влез в разговор, встал на защиту коллег, и, поскольку наши позиции не совпадали, точки зрения на все были разные, а я к тому же еще позволил себе иронию, мы схлестнулись. И в первую очередь с Жюли, которая тем не менее мне понравилась: меня пленила ее манера изъясняться.