Тихая ночь - Чарльз Эллингворт

Чем дольше говорил Жером, тем громче становился его голос. В конце концов он начал так кричать, что разбудил своих мирно спавших товарищей. Услышав бормотание, Жером уставился на огонь, не переставая шевелить губами.

Мими, растревоженная его внезапным гневом, нехотя признала в глубине души, что ей такая страстность несвойственна. Она ясно осознавала свою зрелость, свои переменчивые слабости — слабости, которые позволили найти компромисс между традиционными устоями брака и стремлением к богемной жизни, но, с другой стороны, она очень боялась стать уязвимой перед накалом эмоций. Ирония человеческих отношений заключается в дуальности личности, которая способна перемещаться по диапазону чувств, даже если этот диапазон будет достаточно небольшим. Мими, окруженная интригующей аурой, всегда оказывалась среди людей крайних взглядов. Жером повернулся к ней и тихо, но раздраженно сказал:

— Что вы здесь делаете? Вы рождены не для того, чтобы жить на ферме и играть роль владелицы поместья. Вы что, не хотите ничего изменить? Ведь мы оба знаем, что долго это не продлится. Вы же не желаете жить в окружении простых крестьян и людей, подобных Гомэ? Глупых священников и жадных бакалейщиков, собирающих приданое для своих дочерей. Это тот же Монтрёй, только другой язык и священники, которые размахивают Библией, а не возятся в розарии.

Жером посмотрел на Мими, которая явно не ожидала столь резких высказываний.

Она задумалась на минуту, а потом лукаво спросила:

— Я выгляжу несчастной? А мой муж заслуживает такую жену, как Эмма? И разве это так уж плохо? Не думаю. Я не Эмма. Я не верю в сказки, рыцарей и счастливый финал. Я не верю в то, что говорит мне священник, в то, что такие, как Гомэ, знают ответы на любые вопросы, или в то, что вся важная информация содержится в энциклопедии. Лично я надеюсь, что это не так. По натуре я оптимист.

— То есть вы верите, что будущее неизвестно?

Оба рассмеялись, и висевшее в воздухе напряжение растаяло как снег в огне.

— Мне кажется, я научился переживать скуку. Последние четыре года я только этим и занимался. И я могу понять, почему Эмма поступает именно так. Скука — вот в чем причина. Любая перемена лучше, чем ее теперешняя жизнь. Согласитесь, я в таком же положении, учитывая обстоятельства. — Жером вытянул руки, изображая человека в наручниках.

— Только не переносите все это на меня. Я не Эмма.

— Простите. Беру свои слова обратно. Но если вы все же, характеризуя образ Эммы, согласитесь с тем, что она отнюдь не глупа, вы увидите, что все ее романы — это не что иное, как утверждение собственной индивидуальности. Мадам Бовари убеждает, в первую очередь, себя, что она не вещь, не кухарка и не грелка для постели, что, кстати, было свойственно буржуазному институту брака.

— А как насчет преданности, доверия?

— А страсть, близость? Как с этим? — Жером пристально посмотрел на Мими и встал. — Я пойду в библиотеку. Поищу Расина. Мне всегда нравились его произведения. Думаю, я знаю, где искать, поэтому не утруждайте себя.

Он так странно посмотрел ей в глаза, что в какой-то момент Мими показалось: он зовет ее с собой. Но она просто кивнула. Его силуэт с зажженной свечой медленно удалился вверх по лестнице.

Решающий момент.

В комнате стало тихо, слышалось лишь похрапывание товарищей Жерома и удаляющиеся по лестнице шаги.

Минутное сомнение. Решение принято.

Спящие гости, оставшиеся за дверью, никак не отреагировали на исчезновение хозяйки, которая спешила наверх, во всепоглощающую темноту холла, где даже тени превращались в бесформенные сущности, проскальзывали под готическими сводами и попадали в библиотеку. После уборки здесь приятно пахло кожаными переплетами, на столе горела одинокая свеча, и ощущалось присутствие человека.

Мими поставила свечу на стол и обернулась в поисках Жерома. Он двинулся к ней откуда-то из-за двери. Она ощущала запах его нестиранной одежды, легкий аромат выпитого вина.

Поцелуй был страстным и таким продолжительным, что Мими чуть не задохнулась. Учащенное стаккато звучало у нее в ушах. Жером приподнял длинную юбку и подтолкнул Мими к столу. Она почувствовала, как цепкие мужские пальцы умело снимают ее нижнее белье, и попыталась удержать его руки, которые оставили на ней лишь шерстяные чулки. Жером отклонился на мгновение, и полы его грубой одежды скользнули по ее левой ноге.

Он резко поднял Мими и уложил ее прямо на стол. Она попыталась запротестовать, но его пухлые губы скользнули по ее нежным бедрам, и невероятное наслаждение разлилось по ее истосковавшемуся телу. Пик наступил внезапно. Мими почувствовала, что уносится куда-то, теряя контроль над собой. Ощущения были настолько ошеломительными, что Мими казалось, будто силы покинули ее тело и любая попытка остановить виновника накатывающего шторма эмоций ни к чему не приведет, поскольку вершина наслаждения была уже близка и не взойти на нее она не могла. Громкие стоны эхом отозвались в ее сознании, накатывающие волны удовольствия все ближе подносили ее к берегу, и наконец, придя в себя, Мими услышала не только свое учащенное дыхание, но и звук шагов на первом этаже.

Когда взволнованный Реммер появился в дверном проеме с зажженной свечой в руке, он увидел, что его хозяйка сидит за столом. Французский заключенный внимательно рассматривал ее оголенную ногу.

— Графиня…

— Все в порядке, Реммер. Не волнуйтесь. Ничего, к счастью, не сломала. Просто растяжение. Не увидела ступеньку. — И Мими кивнула в сторону раскладной лестницы.

Француз закивал головой, словно подтверждая слова графини, и жестом попросил слугу убедиться в сказанном.

— Может, я помогу вам подняться к себе?

— Да, пожалуйста, Реммер. Вы так добры. Со мной все в порядке. Просто немного кружится голова.

И это была правда. Ноги и руки не слушались. Мими учащенно дышала и никак не могла справиться с собой. Ее женская сущность находилась под властью пережитых эмоций. Некоторые проблески сознания появились после того, как Реммер, уложив ее в постель, вышел из комнаты, совершенно не заметив, что Мими хромала уже на другую ногу.

Интимная жизнь с мужем являлась супружеской обязанностью и не знала никаких новшеств. Мими не могла сказать, что ей было неприятно, но каждый раз она задавала себе один и тот же вопрос: почему человечество воспевает на все лады столь прозаическое занятие? Она и представить себе не могла, что это может происходить не только под одеялом и не только в «классических» позах. И вообще, разве могла она подумать, что один человек способен затмить все ее мысли и желания?

До сегодняшней ночи — нет.

Силезия, Восточная Германия, зима 1944 года

Зима сменила осень, и в воздухе повисло напряжение. Вдали от бомбардировок промышленных городов в Рурской области[16] жители деревень вокруг Бреслау занимались уборкой урожая. Только вот вместо ушедших на войну мужей и сыновей сеяли и пахали пленные и заключенные. На обоих фронтах, Западном и Восточном, не наблюдалось перемен. В результате событий ушедшего лета войска рейха оставили Атлантику, Украину и обосновались на берегах Рейна и у польских границ. Германия со всех сторон была окружена врагами, которые подтягивали силы для решающего боя.