Семь дней творения - Марк Леви

– Я вернулась поздно, вы уже спали. Работы навалилось больше обычного.

– Ты слишком много работаешь! В твоем возрасте, да еще при такой внешности надо проводить вечера с дружком.

– Мне надо переодеться, я поднимусь к себе, но перед уходом обязательно к вам загляну, Рен, обещаю!

Перед красотой Рен Шеридан время было бессильно. У нее был пленительно нежный голос, лучистый взгляд свидетельствовал о насыщенном прошлом, о котором она лелеяла только добрые воспоминания. Она была одной из первых знаменитых женщин-репортеров, объездивших весь мир. Стены ее овальной гостиной были увешаны пожелтевшими фотографиями, лицами из прошлого, встреченными ею в бесчисленных разъездах. В отличие от коллег, стремившихся запечатлевать исключения из правил, Рен ухватывала обыденность, умея и в ней разглядеть красоту.

Когда усталость в ногах не позволила ей отправиться в очередную командировку, она удовольствовалась своим родовым гнездышком на Пасифик Хейтс. Там она родилась, оттуда ушла 2 февраля 1936 года, в день своего двадцатилетия, чтобы уплыть в Европу. Туда она потом вернулась, чтобы насладиться единственной своей любовью, слишком коротким отрезком счастья.

С тех пор Рен жила в большом доме одна, пока, заскучав, не поместила объявление в «Сан-Франциско Кроникл». «Я – ваша новая съемщица», – объявила улыбающаяся София, явившись к ней в то же утро, когда вышел номер газеты с объявлением. Ее решительный тон покорил Рен, и съемщица переехала к ней в тот же вечер. За несколько недель она совершенно изменила жизнь хозяйки, и та теперь признавалась, что рада тому, что покончила с одиночеством. София обожала проводить вечера в ее обществе. Когда она возвращалась не слишком поздно, мисс Шеридан оставляла в прихожей свет, служивший заметным уже с крыльца приглашением. Будто бы проверяя, все ли в порядке, София заглядывала в ее дверь. На ковре всегда лежал раскрытый альбом с фотографиями, в напоминавшей об Африке чеканной серебряной чаше ее ждали сухарики. Сама Рен сидела в кресле, лицом к оливковому дереву, украшению атриума. Тогда София входила, садилась на пол и начинала переворачивать страницы альбомов в старых кожаных обложках – от таких альбомов ломились книжные шкафы в комнате. Не отрывая взгляд от дерева, Рен комментировала одну иллюстрацию за другой.

Сейчас София поднялась к себе на второй этаж, отперла дверь, толкнула ее и бросила на столик ключ. Еще у входа она оставила куртку, в маленькой гостиной – блузку, в спальне – брюки. В ванной она отвернула душевые краны ао отказа, так, что взвыли трубы. Щелчок пальцем по рассекателю – и ей на голову хлынула вода. Через оконце в крыше видно было море крыш, расплескавшееся до самого порта. Колокола собора Божьей Милости пробили семь часов вечера.

– Уже так поздно?!

Она покинула альков с запахом эвкалипта и вернулась в спальню. Открыв платяной шкаф, она заколебалась между майкой без рукавов с глубоким вырезом и мркской рубашкой, которая была ей велика, между хлопковыми брючками и старыми джинсами. Выбор пал на джинсы и рубашку, у которой пришлось закатать рукава. Она повесила на пояс пейджер, надела полукеды и запрыгала к двери, чтобы расправить задники, не нагибаясь. Взяла связку ключей, решила не закрывать окна и спустилась по лестнице вниз.

– Сегодня я вернусь поздно. Увидимся завтра. Если вам что-нибудь понадобится, звоните мне на пейджер, хорошо?

Мисс Шеридан отозвалась неразборчивой тирадой, выученной Софией наизусть: «Ты слишком много работаешь, девочка моя, жизнь-то у нас одна…»

Что верно, то верно: София неустанно трудилась ради других, в ее рабочем дне не бывало передышек, обходилось даже без пауз на обед или на утоление жажды, ведь ангелам нет нужды подкрепляться. Даже при всей чуткости заботливой Рен не дано было постичь, что называет своей «жизнью» сама София.

* * *

Тяжелые колокола только что ударили в седьмой, последний раз. Окна апартаментов Лукаса выходили прямо на собор Божьей Милости, стоявший в верхней точке Ноб Хилл. Лукас с наслаждением обсосал куриную косточку, разгрыз напоследок хрящик и встал, чтобы вытереть руки о занавеску. Он надел пиджак, полюбовался своим отражением в большом зеркале над камином и вышел из номера. Спускаясь по величественной лестнице в холл, он насмешливо улыбался администраторше за стойкой, та, увидев его, сразу опустила глаза Рассыльный под козырьком мигом обеспечил постояльцу такси, и тот уселся, не дав ему чаевых. Ему хотелось новый красивый автомобиль, а единственным местом, где можно было подобрать такой в воскресенье, был торговый порт там стояло после разгрузки с судов несчетное число машин всевозможных моделей. Он распорядился отвезти его на пристань № 80, откуда он сможет угнать тачку в своем вкусе.

– И побыстрее, я тороплюсь! – бросил он водителю.

«Крайслер» вырулил на Калифорния-стрит и устремился к центру города. Деловой квартал они миновали за какие-то семь минут. На каждом перекрестке водитель с бурчанием откладывал свой бортовой журнал: светофоры, словно сговорившись, встречали их зеленым сигналом, и ему никак не удавалось записать, как требовали правила, пункт назначения.

– Можно подумать, они это нарочно… – пробормотал он на шестом перекрестке. В зеркале заднего вида он увидел ухмылку Лукаса, и их без задержки пропустил дальше седьмой светофор.

У въезда в портовую зону из решетки радиатора повалил густой пар, машина чихнула и остановилась у обочины.

– Только этого не хватало! – простонал таксист.

– Я вам не заплачу, – высокомерно произнес Лукас. – Мы не доехали до места.

И он вышел, не удосужившись закрыть за собой дверцу. Не успел таксист и пальцем пошевелить, как капот его машины подбросило кверху гейзером ржавой воды из радиатора.

– Сорвало головку блока, двигатель можно выбрасывать, милейший! – крикнул Лукас, удаляясь.

У будки охранника он предъявил значок, и полосатый шлагбаум взмыл вверх. Он уверенным шагом дошел до стоянки. Там он высмотрел великолепный кабриолет «Шевроле-Камаро» и без всякого труда сломал замок на дверце. Сев за руль, Лукас выбрал из связки у себя на ремне нужный ключ и через несколько секунд тронулся с места. Пронесясь по главному проезду, он не пропустил ни единой лужи в выбоинах и забрызгал грязью все до одного контейнеры по обеим сторонам, сделав нечитаемыми их номера.

Перед «Рыбацкой закусочной» он резко дернул ручной тормоз, и машина с визгом остановилась в нескольких сантиметрах от дверей. Лукас вышел, преодолел, насвистывая, три деревянные ступеньки крыльца, толкнул дверь.

Зал был почти пуст. Обычно рабочие заглядывали сюда после долгого рабочего дня, чтобы утолить жажду, но сейчас из-за многочасовой плохой погоды с утра они наверстывали потерянное время. Вечером они закончат позже обыкновенного и передадут ревущие механизмы непосредственно ночной смене.

Лукас уселся за столик в отгороженном месте и стал глазеть на Матильду, вытиравшую за стойкой рюмки. Та, встревоженная его непонятной улыбкой, поспешила к нему, чтобы принять заказ. Клиента не мучила жажда.