Письма в Древний Китай - Герберт Розендорфер

Господин Ши-ми — друг судьи. Он пришел к судье вечером на третьи сутки и забрал меня к себе. Видимо, они посоветовались и решили, что мне лучше будет жить у него. И, в общем, так оно и оказалось.

У господина Ши-ми, как я тебе уже сообщил, нет ни жены, ни наложниц; слуг у него тоже нет, как нет и собственного дома. Вместе со множеством других людей он живет в огромной крепости, состоящей из нескольких разновеликих башен. В них постоянно царит шум. До каждого отдельного жилища добираются либо по лестницам, которые, очевидно, чистят довольно редко, либо при помощи странных повозок, ездящих вверх и вниз, повинуясь какому-то волшебству. (Эти повозки — их называют Лилит — я погонять еще не умею. А господин Ши-ми умеет.) В жилище господина Ши-ми всего шесть комнат, причем три из них прямо-таки на удивление узки. В одной такой комнатке… Но об этом позже. С ней у господина Ши-ми связано одно довольно досадное воспоминание, касающееся меня. Одну из других комнат, тех, которые побольше, господин Ши-ми отдал мне. Сквозь ее окно, сплошь закрытое стеклом, можно смотреть наружу. Но видны только другие такие же постройки, высокие и не очень, и редкие деревья. Я смотрю в окно не часто, потому что у меня от этого кружится голова. Еще одна, не менее счастливая случайность заключается в том, что дом господина Ши-ми находится не более чем в двух с половиной ли от нашего моста. Вскоре я без помощи господина Ши-ми смогу ходить туда и возвращаться обратно. Возможно, я уже в следующий раз предприму такую попытку.

Дождь все идет. «Хуэ По-го». Приветствую тебя сердечно и нежно, твой далекий друг —

Гао-дай.

С нежной грустью вспоминаю о моей Сяо-сяо.

(суббота, 31 июля)

Любезный Цзи-гу,

меня бесконечно обрадовало твое письмо, наконец-то оказавшееся достаточно полным и подробным, — весточка с далекой родины, из невероятной дали времен. Твои дружеские строки, даже сами знакомые иероглифы несказанно согрели и ободрили мое сердце, хотя я и здесь уже с каждым днем чувствую себя все более как дома. А то, что моя дражайшая вторая жена, подобно глупому крокодилу, то и дело набрасывается на наложниц, пусть тебя не волнует: это ее обычное поведение. Если они вздумают спрашивать, куда я делся, отвечай, что их это не касается. А вот болезнь жеребенка меня действительно беспокоит. Ты посоветуй им пригласить доктора Ма-кана из Тайюаня. Из ветеринаров его считают лучшим. И пусть ему заплатят столько, сколько потребуется, я за ценой не постою.

Кипу почтовой бумаги я получил в целости и сохранности.

Господин Ши-ми, доброта которого настолько безгранична, что я не нахожу слов для выражения благодарности — воистину счастливейший случай свел меня с ним в этом сумбурном мире! — уже в течение целой недели ежедневно и усиленно занимается со мной здешним языком. Хотя мне, когда я, будем надеяться, благополучно вернусь в наше родное время, вряд ли сможет пригодиться этот варварский язык далекого будущего, я понимаю, что тут мне без него никак не обойтись, если я в самом деле хочу увидеть и познать эту жизнь, а не просто плыть по течению, точно глупая, немая и ленивая рыба, вглядывающаяся в окружающий ее мир только затем, чтобы успеть избежать возможных напастей. Мы занимаемся по два часа в день — час утром, час вечером. Господин Ши-ми отдает этим занятиям все силы, проявляя поистине бесконечное терпение. Утешает меня лишь то, что наши занятия приносят пользу и ему, ибо он волей-неволей выучивает слова нашего языка, так что учимся мы оба.

Начали мы с самых простых понятий. Это было вечером того дня, когда я написал тебе письмо. Жестами он пригласил меня в самую большую из своих комнат. (По-моему, это его кабинет: я иногда вижу, как он сидит там за большим деревянным столом и что-то пишет слева направо.) Я сразу понял, в чем дело: господин Ши-ми прошелся несколько раз по комнате, показал на себя и произнес: «Я иду». Затем велел мне ходить и назвал это «ты идешь». Я же повторял за ним и говорил, как это называется по-нашему. Потом он взял меня за руку, мы сделали с ним несколько шагов, и это называлось «мы идем», после чего подошли к окну (у меня снова закружилась голова, но я собрался с силами и преодолел тошноту); он указал на прохожего и сказал: «Он идет», и так далее. Так мы, начав с простейших вещей, потихоньку продвигались вперед. Думаю, тебе уже все ясно, поэтому в подробности вдаваться не буду. Господин Ши-ми показывает на различные предметы и называет их. Я повторяю эти названия, записываю их, как могу, иероглифами, а в свободное время учу наизусть. Писать здешними знаками господин Ши-ми меня тоже учит (а я учу его иероглифам). Все это очень трудно, потому что их язык, как я теперь вижу, даже в основах своих совершенно отличен от нашего. Не могу поверить, что он действительно восходит к нашему языку. Видимо, за ту тысячу лет, которую я преодолел с твоей помощью, чужеземцы действительно покорили нашу страну и постепенно вытеснили наших потомков. Или мы с тобой, правильно выбрав время, все-таки ошиблись местом? Если наши занятия с господином Ши-ми и дальше будут идти столь же успешно, я скоро смогу спросить его об этом. Мне уже известны некоторые отвлеченные понятия: «светло» и «темно», «холодно» и «тепло» и так далее. Известно, что чем больше знаешь, тем легче заниматься и узнавать новое.

Господин Ши-ми тоже делает успехи, хотя и для него наш язык необычайно труден. Но он также очень старается и проявляет большой интерес. Ему-то от этого больше пользы, чем мне, потому что я, вернувшись, нигде не смогу применить его язык, а он сумеет прочесть книги, оставленные нами, — если они, конечно, сохранятся и одна из них случайно попадет ему в руки.

Вчера господин Ши-ми предположил, что мне, вероятно, уже много лет. Я подтвердил это. Тогда он улыбнулся и сказал, что догадался об этом по тому лану серебра, который он получил от меня в самом начале: ему, сказал он, тысяча лет. Я уже писал тебе, что он догадывается.

Здешние понятия «светло» и «темно» заслуживают особого упоминания. Тут тоже трудно поверить, что дело обходится без волшебства. Свечей они не держат. Когда темнеет, в комнатах внезапно зажигается свет; как это получается, я пока не знаю. Они нажимают на маленькую белую пуговку, устроенную где-нибудь в стене, и в тот же миг становится светло — не от пуговки, а вообще в комнате. И свет этот гораздо ярче, чем от целой сотни свечей. И это умеет не только мудрый господин Ши-ми, но и судья, и вообще все умеют это: и стражники в тюрьме, и люди, продающие масло в лавках, и другие люди, живущие в нашем доме. Я теперь тоже умею: после некоторого колебания я несколько дней назад все же решился попробовать, нажал кнопку — и свет зажегся, и со мной ничего не случилось. Так что это, наверное, все-таки не волшебство, ибо, как говорил достойный Кунцзы[11], в мире нет вещей, которым нельзя было бы найти естественного объяснения. Свет льется из светильников разной формы, делаемых когда из стекла, а когда из бумаги или иных материалов, в том числе из ткани или дерева. Такие светильники имеются даже на улицах: они подвешены на больших шестах, и их сотни. Так что люди здесь вообще не знают, что такое настоящая темнота — как, впрочем, и что такое настоящая тишина. Гасят светильники таким же образом, нажимая пуговку. Бывают и совсем маленькие светильники, загорающиеся не от пуговки, а от особого свисающего шнурка. Такой светильник висит над моей постелью. Иногда я чувствую себя совсем здешним жителем: я ложусь в постель, укрываюсь одеялом, затем дергаю за шнурок — и становится темно. Однако, увы, не совсем: уличные светильники, горящие всю ночь напролет, светят в мое слишком большое окно, и их свет проникает даже сквозь шторы. Вначале я совсем не мог спать, но теперь привык.