Диана де Пуатье - Филипп Эрланже

Спустя несколько недель Диана побывала еще на нескольких, не менее пышных празднествах в Бурбонне, которая для нее была полна детских воспоминаний. Сюзанна де Бурбон, наконец, произвела на свет сына, и его рождение воплотило в реальность самые амбициозные мечты коннетабля и Анны Французской, которая до сих пор была жива и все так же опасна. Король и весь двор были приглашены на крещение, которое хотели отпраздновать с такой роскошью, как если бы ребенок был правящей особой. Разве новорожденный не станет таким же, как его отец, герцог Бурбонский, Оверньский и Шательро, граф де Клермон, де Монпансье, де Форез, де Ла Марш и де Жиан, виконт де Карла, де Мюре, сеньор де Божоле, де Комбрей, де Меркёр, д'Анноней, де Рош-ан-Бернье, де Бурбон-Ланси, принц Домбский? Не станет ли он, что возможно, еще знатней? Разве эти провинции, где тот самый победитель при Мариньяно имел право творить суд и поднимать армии, не были настоящим государством, и к тому же очень мощным?

Ослепленный спесью, Бурбон хотел доказать это Валуа, другу детства, рожденному вдали от трона, который во многом был ему обязан своим триумфом.

Твердо решив поразить роскошью, он в этом слишком преуспел. В то время ни Блуа, ни Амбуаз не могли соперничать с великолепием Мулена и Шантеля, где каждая картина, каждый предмет мебели или кухонной утвари, каждая книга в библиотеке были уникальными произведениями искусства. У самого низшего пажа на шелковой ливрее был вышит золотой нитью девиз хозяина:

Коннетабль любил золото до такой степени, что ни разу в жизни не воспользовался предметом, сделанным из другого металла. Начиная от зеркал и заканчивая шпорами, все было из золота. Его уборы всегда были усыпаны сверкающими бриллиантами и другими драгоценными камнями, что не делало его похожим на женщину, а, напротив, придавало очарования его высокомерному и вычурному облику.

Вполне возможно, что Луиза Савойская была его любовницей, о чем он, по слухам, однажды нахально объявил. Все же она натерпелась достаточно презрения и горя, так как Бурбон «искусно пользовался тем преимуществом, которое равнодушие имеет над пылающим страстью сердцем».24 Но в этот день его славы он не соблаговолил притвориться, и госпоже Ангулемской скрепя сердце приходилось наблюдать, как неблагодарный источает любезности ее собственной дочери Маргарите. Бонниве, фаворит короля и поклонник принцессы, злился не меньше, следя за поведением Бурбона.

Повлияла ли досада этих людей на всплеск королевской ревности? На самом деле не было необходимости в любовных интригах, чтобы Франциск I ощутил по отношению к роскошествующему кузену то же, что почувствовал Людовик XIV на празднике Фуке.25 Внезапно глазам молодого правителя открылось величественное здание, дело рук терпеливой дочери Людовика XI. Анна обратила против единства государства ту угрозу, которую когда-то предотвратил ее отец, а затем она сама. От настроения знатного вассала вновь зависели мир в стране, безопасность границ, славное имя лилий в Европе. Карл Бурбон с его отчаянной гордостью, неопределенными амбициями и томным недовольством являлся «оглушительным исключением»26 из столпов Франции, сосредоточенных вблизи трона. Это была опасность, которую Капетинг не мог недооценить.

Так, политика и страсти бросили тень на яркий праздник крещения. Диана, воспитанница и двоюродная сестра госпожи Анны, конечно, не видела ничего, кроме величия Бурбонов, и не могла даже себе представить, что готовил им завтрашний день за их неосторожное хвастовство. В следующем году она к тому же не учла последствий брака, заключение которого сделало роскошь, в которой купалось ее семейство, еще более ослепительной.

У ее двоюродного деда, Жана III де Ла Тур Оверньского, графа Булонского, были дочери, которые являлись главным козырем активной и ловкой дипломатии Франциска I. Брак Иоанна Стюарта, герцога Олбани, и Анны де Ла Тур гарантировал сохранность бесценного союза с Шотландией. Ее сестра Мадлен должна была, в свою очередь, привлечь на сторону Франции одного из самых значительных людей Италии, Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, правителя Флоренции и племянника папы Льва X.

Заключение их союза отпраздновали 2 мая 1518 года так, как если бы речь шла о королевской свадьбе. Увеселения, где госпожа де Брезе появилась в приятном качестве родственницы новобрачной, продлились до самого утра. Все на этот раз были счастливы: король — полученной поддержке Рима и Флоренции, герцог Урбинский — продвижению к желанной короне Италии, семейство Ла Тур Оверньских — своему превращению в союзники папы.

Провидение потешило себя, смешав планы и тех, и других. Год спустя герцог и герцогиня умерли, что повлекло за собой крушение всех надежд, связанных с ними. Но за пятнадцать дней до смерти — 13 апреля 1519 года — Мадлен де Ла Тур Оверньская произвела на свет девочку, которую назвали Екатериной, Екатериной Медичи. Диану, должно быть, тронула судьба хрупкой сиротки, которую Ариосто приветствовал как последнюю надежду Флоренции и опеку над которой Лев X не отдал Франциску I. Ведь не напрасно один астролог предсказал ребенку жизнь, «полную страданий, волнений и несчастий»?

Супруг, уготованный для нее судьбой, не намного опередил ее своим появлением на свет: Генрих Французский, герцог Орлеанский, второй сын короля, родился 31 марта 1519 года. На этот раз Диана снова стала невольной свидетельницей одного из событий, повлияющих в дальнейшем на ее участь.

В том году, который увидел появление двух основополагающих персонажей ее последующей жизни, Диане исполнилось двадцать лет. Первый известный нам ее портрет относится как раз к этому времени, так как он находится в альбоме, где примерно в 1520 году госпожа де Буази собрала по настоянию короля изображения придворных дам.27 «Цветок красоты», который мы видим на портрете, — выносливое растение. Широкие плечи, полная грудь, пышущая здоровьем плоть указывают на цельную, сильную, щедрую натуру. Диана не имеет ничего общего с тем «хрупким, полупрозрачным» существом, которое мог бы себе вообразить романтический поэт. Она могла бы вдохновить греческих скульпторов на создание мраморной фигуры дородной, плодовитой богини или какой-нибудь амазонки, готовой бросить вызов воинам.

Эта молодая женщина, привычная к телесным упражнениям, с прической — эскофьон — которую она будет носить всю жизнь, производит потрясающее впечатление решительного, уравновешенного и разумного человека. И если она кажется привлекательной, желанной, то, конечно же, не из-за трогательной слабости, обычной для ее пола и возраста. Еще неясные черты ее лица являют собой набросок того, во что они позже превратятся. Можно сказать, что супруга Великого Сенешаля не решается открыться полностью: волосы наполовину скрывают широкий выпуклый лоб; нос сохраняет спокойное прямое положение; глаза не такие большие, какими они станут позже, но во взгляде уже сквозит властность. Очертания рта с тонкими губами намекают на высокомерие, даже на пренебрежение. Полностью лишенное чувственности, это спокойное лицо полно скорее благородства, чем изящности.